"Павел Архипович Загребельный. Я, Богдан (Исповедь во славе)" - читать интересную книгу автора

коварством.
Я молча остановился позади пана комиссара. Не хотел отрывать его от
молитвы. Кто молится, а кто скрежещет зубами. Молись, пане Кисель!
Он услышал мои шаги, не поворачиваясь ко мне, сказал, обращаясь к
иконе:
- Вот пресвятая дева, покровительница каждого, кто один как перст.
Я стоял молча.
- Хочу быть с народом своим, а все один как перст, - пожаловался пан
комиссар королевский.
Я подумал: хочешь с народом, а сам - с панами, потому что тоже пан.
Он начал бить поклоны перед пречистой, просил:
- Смилуйся. Ниспошли мне великое одиночество, чтобы мог я молиться
истово!
Я подумал: тогда зачем же позвал меня?
Он забыл обо мне, обращался только к деве святой:
- Верни мою чистоту, прозрение таинств, все, чему я изменял и что
терял.
Я подумал: зачем же изменял? Кто не изменяет, тот не теряет.
Он еще не закончил своих просьб.
- Смилуйся. Жизнь мою нечем оправдать. Дай мне силы. Ниспошли мне
страдания.
Я подумал: сколько же страдать этой земле? Еще не осели могилы под
Кумейками, а уже сколько проросло могил свежих над Днепром и Сулою и кровью
омываются дороги вслед за Потоцким. Ты же, пане Кисель, страдаешь лишь из-за
того, что не можешь обдирать своих взбунтовавшихся подданных.
Он словно бы услышал мои мысли. Оставил божью матерь, сказал мне:
- Бог дал счастливое окончание неприятным антеценденциям - тому, что
было. Теперь силу должен сменить здравый смысл. Я хочу сберечь пана писаря.
- Тяжелые у панов перины, - ответил я.
- Nostri nosmet poenitet - сами себя наказываем, как сказал еще
Теренций. Но я ведь тоже в этой вере родился и в ней свой век закончу.
- Общая вера еще не дает общей судьбы, пане Кисель.
- Ну, так. Что общего может быть между гультяйством и людьми
степенными? Удивляюсь, как этот разгул увлек за собой и пана писаря.
Неизмеримо страдаю, видя пана писаря среди тех, которые nihil sacrum ducunt*
- которые и веру, и жен, и вольности в Днепре утопили. Забыли слова
спасителя: "Всякая кровь, проливаемая на земле, взыщется от рода сего".
______________
* Не знает ничего святого (лат.).

- Слова эти можно истолковать и наоборот, - заметил я. - Может, это
именно против панства, которое ело людей, как у псалмопевца: ядят люди моя в
снедь хлеба.
Кисель поднялся с колен, стряхнул пыль, встал возле меня, положил мне
руку на плечо.
- Пане Хмельницкий! Разве мы с тобой не знаем своего народа? Три вещи
вижу я в этом народе неразумном. Первое - его любовь к духовным греческой
веры и богослужению, хотя сами они больше похожи на татар, чем на христиан.
Второе - что у них всегда больше страха, чем ласки. Третье - это уже общая
вещь: любят голубчики взять, если им что-то от кого-то может достаться.