"Павло Загребельный. Разгон" - читать интересную книгу автора

побочное, несущественное, одно лишь название, особенно же когда оно было так
или иначе привлекательно, интригующе. Поэтому так ему понравился термин
"мозговая атака", или, как говорят американцы, "brainstorming". Термин этот
Алексей Кириллович понимал буквально: атаковать собеседника, пробиваться к
его сознанию любой ценой, даже когда тот отмахивается от тебя, как от
осенней мухи.
На этот раз пригодился именно способ мозговой атаки, так что Алексей
Кириллович снова вернулся к своему сообщению о настырной корреспондентке, но
теперь это уже не имело вида беспристрастной, лишенной эмоционального
элемента информации, а приобретало, так сказать, некоторое очеловечивание,
поскольку помощник хотел оправдаться за свое не совсем учтивое поведение с
корреспонденткой, хотя в неучтивости его никто и не обвинял.
- Вы не беспокойтесь, Петр Андреевич, - доверительно говорил он
академику, - это не из серьезного органа...
- Не понял, - встряхнулся от своих мыслей Карналь. - Кто, что, откуда?
- Эта корреспондентка, о которой я только что... Не из партийной
газеты... Если бы центральный орган, так я бы... Вы же знаете, Петр
Андреевич, с прессой мы всегда в контакте. Но это - нет...
- Тогда откуда же? - Карналь наконец начинал, кажется, интересоваться.
- Молодежная газета, - извинительно усмехнулся Алексей Кириллович, -
знаете: комсомольцы, молодежные сердца... Кстати, о встрече ученых с
журналистами все газеты дали ваше фото, а эта газета единственная не дала.
- Не дала? Так там, значит, интересные люди?
Алексей Кириллович вздохнул. Не всегда устами академиков глаголет
истина, как и устами младенцев. К сожалению.
- Я сказал ей, что вы никогда не вспоминаете. О войне в особенности.
- Вы в этом убеждены? - с любопытством покосился на помощника академик.
- По крайней мере, я не слышал от вас... За время моего... Кроме того,
я сказал ей, что ваше время принадлежит государству, народу, никто не имеет
права посягать на него... Если же надо редакции, то должен быть соблюден
уровень и договариваться должен всякий раз только главный редактор, а то и
еще выше...
Но этого Карналь уже снова не слушал. Кто там должен договариваться,
редактор или кто-то там еще выше, и кто этот "еще выше", - ничто уже его не
интересовало. Не оскорбляло и то, как бесцеремонно распоряжаются его
временем, чуть ли не указывая ему, как эффективнее всего тратить это время.
Зато бесконечно удивило, что даже этот приближенный к нему и, ясно же,
подставленный Кучмиенко для всестороннего наблюдения и изучения человек,
собственно, до сих пор не заметил, что он, академик Карналь, вот уже много
месяцев почти совершенно пребывает в сфере воспоминаний, полонен
воспоминаниями, к тому же мучительными и нестерпимыми, отчего коэффициент
его полезного действия начинает приближаться к нулю, если уже не достиг
этого уровня.
- Скажите, Алексей Кириллович, - предложил своему помощнику сесть, хотя
тот в своей вечной незаметности никогда не хотел этого делать, - вот вы
распорядились за меня... Отказали мне в праве на воспоминания о войне...
Каковы ваши мотивы? Могли бы вы мне объяснить?
Алексей Кириллович смутился.
- В конце концов, - развел он руками, - я не совсем точно выразился...
Отказывать я не имею права... Но посоветовать... Я посоветовал той