"Корона мира" - читать интересную книгу автора (Макдуф Алекс)

Глава VIII

Сумерки надвинулись, как и всегда здесь, быстро.

— Главное — не проспать отлив, — беспокоился Евсевий.

— А как мы его определим? — поинтересовался Конти.

— Очень просто, ваше высочество, — ухмыльнулся Сотти. — Если верить надписям на камне, вода просто перестанет течь, и мы сможем пройти в пещеру до самых ворот.

Принц был сконфужен, но не обиделся.

Слова Евсевия о возможности проспать отлив были восприняты поначалу с улыбкой, но реальность подтвердила его дневное беспокойство.

Все было приготовлено: дерево для факелов нарублено, копченое мясо — насколько это удалось сделать за один день — заготовлено, рыболовные снасти — кто знает, вдруг придется ловить рыбу в непроглядном мраке подземных вод — проверены. Оставалось только развести костер и дожидаться вожделенного часа. Во избежание вчерашней трагедии никто не отправился на другой берег. Один только неутомимый Полагмар, который с каждым новым днем, проведенным в лесу, только набирался сил, остался вторую ночь бодрствовать, бродя вокруг да около стоянки, временами призраком возникая из тьмы.

Постепенно и без того неспешный разговор сошел и вовсе на нет. Альфонсо, лежавший в лодке и просто рассматривавший звезды, первым начал тихонько похрапывать. Потом стал клевать носом принц Конти, внимавший бесконечным сагам далекой Темры. Конти уже утвердился в решении посетить данную область, если договор будет подписан, и теперь Майлдаф нашел в лице принца благодарного слушателя. Увидев, что принц засыпает, Майлдаф прервал речи и принялся наблюдать эа водами ручья. Тем временем Евсевий, при свете пламени царапавший что-то на коре, отложил наконец свой стилос и удобно устроился близ огня, зарывшись в небольшой стожок надерганной самолично травы. Затем месьор Сотти, ведший неторопливую беседу с аквилонцем, принял сходное с Евсевием решение.

Мегисту сидел, скрестив поджатые ноги, раскачивался и мычал под нос какие-то песнопения своей жаркой родины, но затих и он. Голова кушита поникла, и он так и заснул, сидя.

С удивлением Майлдаф обнаружил, что клонит в сон и его. Он пытался бороться с дремотой, но глаза слипались, ручей умиротворенно шелестел и тихо мерцал белыми звездами в черной блестящей глубине. Утешало только, что где-то рядом, в десяти локтях, не далее, продолжал свое неусыпное бдение барон.

Бриан совсем было устроился спать, положив подбородок на колени, как собака кладет морду на лапы. Но тут мысль о собаке зацепила и потащила за собой воспоминание о волках, размышления о том, что поделывают ныне серые на вольных предгорных холмах — здесь и на земле Гвинид, куда они повернули, когда путники достигли границы с дионтами, и как они спят. Эта идея пришлась Бриану по душе. Вот верный способ избежать опасности упустить нужный момент! Надо просто спать, как это делает волк!

А Майлдаф умел спать по-волчьи. Он не раз наблюдал сам, да и опытные охотники из клана Майлдафов рассказывали ему, как спит волк. Волк никогда не растягивался, не заваливался на бок и тем более не перекатывался на спину во время сна, подобно дворовой собаке. Волк обязан был следить за волчатами, за окружающей обстановкой, за опасностью. Зверь, подобно тому, как сейчас Бриан, должен был не проспать какой-то известный ему срок. И волк сворачивался в клубок, накрываясь пушистым хвостом, и так проводил во сне некоторое время, не больше фарсинта. Потом серый вставал и потягивался, припадая на вытянутые передние лапы и отклячивая зад, широко — так что глаза лезли на широкий волчий лоб — зевая, обнажая клыки и высовывая длиннющий красный язык.

После этого ритуального действия волк осматривался, принюхивался, крутился несколько раз на месте вокруг своей оси и снова укладывался, сворачиваясь в клубок.

Бриан попробовал подражать волку, и — о чудо! — у него получилось! Сон становился ничуть не менее долгим и освежающим, чем непрерывный, — даже более, а нужное событие не оставалось упущенным. Вот и теперь решил он прибегнуть к той же нехитрой уловке. Барон — бароном, а на стоянке тоже должен был оставаться кто-нибудь бодрствующий.

Ночь тянулась медленно, а отлив все не наступал. Бриан успел уже три раза заснуть и проснуться. Однажды он застал у костра Полагмара. Гандер подкладывал в огонь ветки.

— Все спокойно, — прошептал барон. — Вода пока не убывает.

Это Майлдаф видел и сам. Он потянулся, покрутился по-волчьи и вновь улегся, сжавшись в комок. Во сне он почувствовал, будто кто-то тяжелый, но невидимый опустился ему на грудь и не дает дышать. Бриан силился, но никак не мог проснуться. Но вот минул фарсинт, и неведомые волчьи часы внутри человека сработали безотказно. Горец встряхнулся и открыл глаза. Он не увидел ничего! Какая-то плотная черная масса, действительно крайне затруднявшая дыхание, облепила его. Казалось, к самому мозгу прилепились тысячи хоботков, ощупывающих и обшаривающих самые потаенные уголки сознания, тянущих из человека жизнь. Едва он попытался усилием воли воспротивиться этому, как словно бы бесчисленное множество мелких раскаленных иголок вонзилось в голову, причиняя неистовую боль. Бриан чуть не потерял сознание и едва не задохнулся, потому что неведомая сила зажала нос и сдавила горло, но сумел не уступить этой атаке. Вскочив и подняв руки к лицу, он ощутил, как пальцы погружаются в нечто мягкое, но упругое. Вцепившись в это нечто, горец с силой рванул это в разные стороны.

С трудом, но злобная черная масса поддалась: на свою силу Бриан никогда не жаловался! Он вновь обрел способность видеть. Костер догорал. Полагмара нигде не было. Все остальные спали как убитые.

Горец метнул взгляд на ручей. Вода, жалобно журча, заполняла вырытое ею русло лишь наполовину и продолжала быстро убывать. Вокруг него на траве валялись клочья чего-то темного, живого и опасного. Клочья эти шевелились, копошились и норовили опять собраться вместе.

«Нет уж позвольте…» — подумал Бриан, Он выхватил из костра горящую ветку и ткнул в самый сгусток черноты.

Раздалось шипение и хрип. Черный ком конвульсивно задергался. Огонь некоторое время горел изнутри его, просвечивая какие-то волокна и линии, складывавшиеся в подобие черт какой-то отвратительной маски, но скоро пламя стало угасать, а клубок тьмы опять начал толстеть. Майлдаф споро нагнулся и схватил свой устрашающий клинок, который всегда лежал во время ночевок на привалах рядом с ним, и что было силы рубанул по этому.

Сгусток охнул и почти распался надвое. Что-то вспыхнуло темно-фиолетовым огнем внутри его, и однородная чернота стала на глазах превращаться… в давешнего демона! Вот это был сюрприз! Превращение завершилось в мгновение ока, и перед горцем предстало мертвое тело того же человека-птицы с рассеченной страшным ударом от левого плеча, где крепилось крыло, до правого ребра грудью.

Над черными зубцами елей сверкнул серебряный свет — это всходил месяц, и вид его был именно таким, как изображал рисунок древних паков на стенах красных скал. Словно в ответ на этот первый луч и сегодняшние мысли Майлдафа гдето совсем рядом завыл волк. Бриан никак не мог прийти в себя, чтобы броситься будить товарищей: голова болела, будто ее раскроили напополам. Из-за ствола ближайшей ели выскочил растрепанный барон, весь в хвойных иглах и почему-то в репьях, кои пребывали у благородного дворянина даже в густых и жестких изжелта-белых волосах.

— Беда! — громко зашептал барон. — Какие-то существа идут на нас со всех сторон! По-моему, они похожи на угольно-черные шары, плывущие по воздуху. А дальше за деревьями мелькает что-то белое, будто кто-то во множестве приближается к нам с факелами! Хорошо, что завыл волк, иначе я бы заснул прямо под корнями ели!

«Да, волки снова нас выручили!» — подумал Майлдаф. Мысль об этих своевольных и независимых серых зверях окончательно привела его в чувства. Барон уже растолкал Евсевия, и теперь аквилонец, кляня себя за беспечность на безукоризненном староаквилонском, тормошил что есть силы упорно не желавшего открыть глаза Конти. Голова тупо ныла, но боль постепенно отступала к вискам и затылку, и мысль работала четко. Майлдаф помог Сотти подняться, поскольку ноги у аргосца замерзли и затекли. Альфонсо будить не пришлось. Как всегда не слишком приветливый, он всмотрелся в черноту леса.

— Скорее надо уносить ноги. Эти ваши дионты, кажется, опомнились!

Ручей тем временем обмелел настолько, что вода не доставала и до колена.

— Майлдаф! Возьми лук! Мы справимся без тебя, только держи их на прицеле! — попросил Евсевий.

Взвалив на плечи один вельбер — унести оба людям было попросту не по силам, — все поспешили в пещеру. Первым, с факелом в поднятой руке, шествовал Альфонс. Костер так и бросили догорать: прятаться теперь было бесполезно. Напоследок Мегисту кинул в огонь горсть каких-то белых шариков и провыл что-то на своем языке. Зачем он сделал это, никто спрашивать не стал, но было ясно, что хуже от этого не будет. Хуже быть не могло. Белые точки и вправду оказались не мириадами ночных бабочек, но факелами дионтов!

Как и следовало ожидать, коридор пошел под уклон. Дно тоннеля давным-давно не очищалось и покрылось налетом зеленых водорослей. Идти по скользкому ковру было крайне неудобно. Майлдаф, остановившись у входа, не спешил стрелять, ожидая, пока дионты сами начнут нападение. Однако намерения у них были отнюдь не мирные, и с первым выстрелом они не замедлили. Что-то свистнуло у него над головой. Без сомнения, это была стрела. Не дожидаясь следующей, он выпустил подряд три стрелы, метя в белые точки. Было довольно далеко, и Бриан сомневался, попал ли он, да и вообще не был уверен, что стрелы пролетели столько, сколько было необходимо, и не застряли в ветвях. Дионты, в отличие от пиктов, нападали молча, и даже если кто-то из них пал, по раздосадованным крикам распознать это было невозможно.

Немедленно вокруг засвистели стрелы. Майлдаф ответил еще несколькими выстрелами и совсем было собрался последовать за товарищами, как хитрость Мегисту явилась ему во всей красе. Вряд ли суть таилась в заклинании. Если оно и значило что-либо, то лишь для самого Мегисту. Первую роль сыграли, безусловно, белые шарики. Дионты уже приблизились к опушке, как вдруг костер вспыхнул ослепительно белым пламенем, взметнувшимся на три локтя разом! Майлдаф перестал что-либо видеть и, дотянувшись до стены тоннеля, на ощупь побрел вниз.

Лишь через некоторое время ему стало казаться, что впереди краснеет огонек факела. К счастью, так оно и было!

Выход из пещеры выделялся менее черным среди общей черноты стен, к тому же всходивший месяц уже озарял его своим призрачным светом, и края проема отсвечивали серебром.

А костер продолжал свои вспышки. Каково же было дионтам, если Майлдаф, застигнутый только первой из них, потерял зрение на столь долгий срок!

Коридор быстро понижался, и вскоре покров из лохматых водорослей сменился влажным, но не скользким каменным полом, ровным, но не гладким, а нарочно немного шероховатым, дабы ноги путников не скользили по мокрому камню. Майлдаф не знал, как глубоко они спустились под землю. Будь с ними Тэн И, он бы не слишком затруднился с ответом. Должно быть, подземный ход был весьма глубок, поскольку абрис входного проема уже пропал из вида.

Постепенно к Бриану возвратилась прежняя острота зрения, и он почти нагнал товарищей, тащивших тяжелую лодку, оружие и съестные припасы, но предпочел отстать на несколько локтей: рано или поздно фокус Мегисту перестанет действовать, и тогда уже ничто не помешает дионтам следовать эа ними по пятам и быстро нагнать беглецов. Впрочем, даже при ярком огне обогнуть костер не составляло труда. Майлдаф отстал нарочно, чтобы свет факела не мешал смотреть и не делал его мишенью, а звук близких шагов не мешал стрелять на слух. Бриан не сомневался, что, завидев свет факела, дионты немедленно потушат свои и примутся эа игру в прятки.

Тем временем спуск кончился. Они были гдето во чреве скал, в древнейших чертогах гномов, не видевших живого существа вот уже пять тысяч лет. Да полно, даже Атлантида успела уйти под океанские волны — так рассказывал Евсевий, а пещеры должны были давно засыпаться песком, который постепенно, слой за слоем, приносила вода, да и гранитные своды не вечны: каменный великан Дол Улад исчез за какие-то мгновения! Но пока своды не собирались уступать времени, и скальную твердь не сотрясали корчи, да и магией не пахло.

Не пахло вообще ничем, только сырость ощущалась в воздухе.

Шествие продолжалось. Все понимали, сколь великой опасности подвергаются, но делать было нечего: свалиться в какой-нибудь бездонный ров или просто подвернуть ногу было бы едва ли не худшей бедой. Но вот коридор повернул вправо под прямым углом и тут же пошел вверх.

— Скоро должна быть трещина, откуда изливается поток, — услышал горец уверенный голос Евсевия. — Я не удивлюсь, если через нее ведет чрезвычайно узкий мост.

— А если его там и вовсе нет? — высказал предположение Сотти.

— Весьма возможно, — был обнадеживающий ответ.

Майлдаф, подозревая, что, если тоннель пошел вверх, значит, заветные ворота уже близко, задержался у поворота. Дионты, если они полезли в пещеру, или мерзкие черные пузыри, таящие демонов-оборотней, сейчас должны были себя обнаружить. На их месте Бриан побоялся бы упустить преследуемых, не зная, что таит эа собой поворот.

И он не обманулся в своих ожиданиях. Из темноты явилось нечто. Майлдаф не опасался чудовищ: под Дол Уладом он навидался всяких — настоящих и призрачных, но хуже всего оказались те, что предстали в человеческом обличье. То, что таилось перед ним ныне, не было ни зверем, ни птицей, ни змеем. Зверь бы выдал себя звуком шагов своих лап или копыт, дыханием, наконец. Змея шелестела бы чешуей. Крылатое создание непременно колебало бы воздух взмахами крыл. И животное обязательно должно было пахнуть. Здесь, в пещере, ветра не было, и скрыть резкий запах, присущий зверю, было бы невозможно, а на нюх горец не жаловался никогда. И только коварный человек или нелюдь способен был красться неосязаемой тенью и убивать бесшумно и без необходимости утолить голод, то есть всех до одного.

Ощущения, кои испытывал Бриан теперь, были сходны с теми, что возникли у него, когда черное облако окутало его во сне. И сейчас кто-то ощупывал невидимыми, настороженными и безжалостными пальцами пространство. Этим пальцам только и надо было хоть чуть-чуть зацепить человека, а дальше те, кто шел следом, не задержали бы с появлением и расправой.

Это было сильнее и увереннее, чем демон-птица у ручья, но и Майлдаф ныне бодрствовал, к тому же он имел теперь опыт защиты от такого врага. Состязаться в игре ума с неведомым противником, который мог оказаться кем угодно, в том числе и колдуном, Бриан желанием не горел. Такие трюки могли бы с успехом проделывать Евсевий, Озимандия или Кулан, но не он — пастух и купец, горец из Темры. Зато в прыткости мысли Майлдаф не уступал никому, за исключением, пожалуй, короля Конана. Неузнанное создание искало его, но горец преуспел в этом споре и предупредил удар. Он выстрелил три раза, как сумел скоро, при этом между первой и третьей стрелой истекли считанные мгновения. Целился он не на взгляд, не по слуху, не на запах, даже не по осязанию, а по предвидению…

И второй выстрел пришелся в цель! Невидимый цепкий лучик чужой враждебной воли затрепетал, как пламя свечки, и погас. И тут же Бриану послышалось из глубины прохода как будто шарканье очень мягкой, сделанной из шкурки маленького олененка кожаной обуви.

«Так вот в чем секрет! — додумался Бриан. — Эти незримые банши оглушают, ослепляют и душат меня, да еще и хотят покопаться у меня в голове, и я воюю с ними опять же у себя в голове, как мудрецы в тарантийских Палатах Мудрости — вот уж бесполезное занятие! Евсевий с Озимандией находят в этом какую-то прелесть, а король с придворными ходит туда посмотреть на все это собрание будто на представление, только что ставок пока никто не догадался делать. Но каковы дионты! Они этим пользуются и подкрадываются все ближе, а я об этом и понятия не могу иметь, поскольку очень занят с этим банши! Мало того, он сообщает им, где я, если сумеет поймать меня за хвост! Нет уж! Бриана Майлдафа вам не провести! Теперь я вас слышу, а вы меня — вряд ли! Только кто же это был, такой ретивый? Опять черный пузырь или кто-нибудь еще?»

Не в силах немедленно найти ответ на сей животрепещущий вопрос, Бриан стал медленно отступать за поворот, опасаясь потерять из вида факел Альфонсо и одновременно поджидая, когда дионты высунутся из-за угла.

Но дионты не спешили. Утратив своего проводника, они уже не шествовали, а крались, поминутно останавливаясь и совещаясь. Никаких голосов Бриан не слышал, но интуитивно ощущал разговор, который вели несколько… человек. Он уже затруднялся называть дионтов людьми. Памятуя, как общались с помощью одних только мыслей старцы-служители Илу Всеединого и как созывал целые тучи бабочек Кулан, издавая неслышимые звуки, Майлдаф и о дионтах переставал думать как о племени вполне человеческом. В конце концов, и Народ Холмов его предки не зря назвали именно так, зачем-то обособив его от людей.

Ход его мыслей был прерван наступившей тишиной. Или преследователи просто остановились, или противник что-то задумал. Хуже всего было бы предположить, что дионты задумали напустить на Бриана очередное зловещее создание своего колдовства. Но мгновения шли, а ничего не менялось. Кроме непонятной беседы заговорщиков, ведущейся на неизвестном языке недоступным способом, Майлдаф ничего не различал. Меж тем факел вдали опять превратился в неяркую звездочку.

«Не пойду за ними, — решил горец. — Если им пришла такая охота поговорить, то пусть себе говорят, а я пойду восвояси. Если они_ чуют меня так же, как и я их, то пускай попробуют догнать».

Решившись, Бриан с быстротой волка и мягкостью лесной кошки, как умел здесь он один, устремился по тоннелю вослед уходящим. Расстояние, которое ему потребовалось преодолеть, оказалось изрядным. Пещера действительно была великанской. Подъем закончился, и пол снова сделался ровным. Пробежав еще немного, Майлдаф едва не налетел на чернокожего Мегисту, стоявшего последним в процессии несущих лодку.

— В чем дело? — прошептал он.

— Вот она, великая пропасть, — благоговейно ответил кушит.

— Видел я всякие пропасти, — отрезал Бриан. — На ней что, моста нет?

— Мост есть, — как-то даже обиделся за пропасть Мегисту. — Тебя ждем, чтобы ты в нее не рухнул в темноте.

— И какова же эта пропасть? — поинтересовался Майлдаф.

— Под Дол Уладом была поуже, — отозвался Евсевий. — И мост там был похуже. Вперед, Альфонсо.

Процессия выдвинулась на узкий — в полтора локтя шириной — изящный каменный мостик без перил и, разумеется, без опор, изогнувшийся аркой над непроглядным мраком бездны. Ширина трещины составляла двенадцать локтей. На противном берегу препоны вновь начинался коридор. Никаких ворот не было и в помине.

Впрочем, из оставшихся в отряде никто не был склонен горевать из-за подобного пустяка.

— Бриан, нас кто-нибудь преследует? — осведомился Евсевий, только когда мост остался позади.

— А как же! — поспешил не разочаровать его горец. — Большая толпа народу. Народа Холмов, то есть. И с ними такие твари, что их не видно, не слышно и запаха у них нет, но они могут шарить своими мыслями на расстоянии, даже пробовали залезть в мои. То же самое делал тот черный пузырь, которого я убил на поляне у пещеры. Из него потом получился тот же демон, что задушил Деггу. Но стрел они боятся. А еще, когда они на тебя нападают, ты перестаешь слышать что-либо иное и весь занят беседой с этим.

— Весьма поучительно, — почему-то сказал Евсевий и пояснил: — Прислушивайся не только к своим мыслям и мыслям великих, но и к тому, что происходит вокруг.

— Я как раз к мыслям и прислушивался, — не вполне согласился Бриан. — Но это мелочи. Вы теперь идите вперед, а я их тут покараулю. Здесь мне легче будет их задержать.

— Кстати, — остановился вдруг Сотти, когда они уже намерились двигаться дальше. — Я бы пожертвовал одним факелом. Посмотреть, как там вода. Мы идем не так уж быстро, и времени прошло немало.

Факел подожгли и бросили в пропасть. Евсевий принялся считать.

— Четыре… — торжественно изрек он, когда факел потух. — Пятьдесят локтей. Если учесть, что пропасть не столь уж велика — мало того, он ничтожен в сравнении не то что с океаном, но даже с небольшой бухтой, — то малейшее дыхание моря мгновенно приведет к затоплению этих подземелий. Нам надо спешить!

— А ведь пещера подсыхает только в самый большой отлив, — заметил Альфонсо. — Так что песок едва успеет перетечь вниз, как вода опять начнет прибывать.

— Моряк знает дело! — восхитился Сотти. — Поспешим же!

Бриан снова остался один. Сначала все было тихо, но потом единственный, но отчетливо слышимый звук занял собой всю огромную тишь пещеры: это был плеск воды. Отлив прошел свою низшую отметку. Океан начинал вдох.

«Самому бы не утонуть», — подумал горец. И тут же нечто заставило его насторожиться. Будто бы топот и шарканье множества маленьких ножек не то чтобы приближались, а прямо-таки волной катились из тоннеля к пропасти.

«Это еще что?» — подумал горец, на всякий случай проверяя, удобно ли висит тул со стрелами, и натягивая лук. Чем Бриан Майлдаф мог похвастаться с полным для того основанием, так это отсутствием брезгливости. Его не смущали ни пиявки, ни лягушки, ни змеи, ни насекомые. Он как должное воспринимал грязь, сырость и холод. Желудок его одинаково легко переносил морскую качку и тошнотворные, казалось бы, запахи. Но сейчас у него возникло стойкое чувство противного, отталкивающего, такого, о чем и слышать неохота, не то что видеть. Даже черный пузырь и демон внутри него не вызвали во всем существе

Бриана столь бурного чувства протеста, хотя именно на демона это, спешащее навстречу, более всего и походило.

На всякий случай Майлдаф отступил к стене, чтобы его заметили по крайней мере не сразу. Преследователи использовали тот же прием, что и Мегисту. Разом вспыхнуло великое множество факелов — маленьких, в три раза меньше обычных, — но и этого было достаточно, чтобы бедному Майлдафу во второй раз эа ночь ожгло нежданной вспышкой света глаза, на сей раз, правда, ненадолго.

Озаренные факельным огнем, к пропасти приближались ряды небольших — в треть, может чуть больше, человеческого роста — существ, похожих на человека, только глаза у них по форме были какие-то восточные, словно бы у гирканцев, но большие. В общем, почти как у паков из Темры. Только вот были они куда противнее паков: большеротые, голые по пояс, большеглазые и желтокожие, как месьор Тэн И, а уж переговаривались они совсем не как люди, а шипели и присвистывали, будто рептилии.

«Это ж леи! — догадался Майлдаф. — Ну и ну! Вот не чаял! Дракона Диармайда О'Дуйна я видел, паков видел, Народ Холмов видел, про Белую Деву Горы мне рассказывал очевидец, который ее не только видел, но и, хм, трогал, а теперь еще и леи! Везет же мне!»

В руках у лей помимо факелов были дротики и луки. Стрелять навскидку на сто локтей, как это делали Евсевий и сам Майлдаф, такие луки, конечно, не могли, но двадцать локтей, составлявших ширину пропасти, преодолевали легко, даже с лихвой. Насколько помнил Бриан, людей леи не жаловали и при всяком удобном случае вредили как могли. В данном и несомненно удобном для них случае самый большой вред, что они могли нанести людям, заключался в умертвлении Бриана Майлдафа. В отличие от удобных пещер его родины, где каждый желающий мог непринужденно укрыться за камень или выступ, здесь все было гладко, как на туранском фарфоровом блюде. Гномы далекой древности оказались редкостными чистоплюями, пожертвовав очевидной необходимостью ради сомнительной красоты совершенных форм.

Сообразив, что даже если он подстрелит десяток этих созданий и еще тысячу искрошит мечом, ему не выжить, Бриан бросился наутек — шагом. Факел Альфонсо мелькнул последний раз… и пропал.

«Поворот!» — подумал горец, и тут рука его, которой oн касался стены, чтобы не потерять во тьме путь, ушла в пустоту, а сам Майлдаф пребольно стукнулся о что-то твердое. Едва не выругавшись громко, но сдержавшись, горец ощупал то, что послужило причиной столь неприятного события.

Предмет был статуей — фигурой выше роста человека, помещенной в неглубокую нишу. Кого именно изображала скульптура, Бриан увидеть не мог, но низ ее представлял собой, вероятно, складки длинного одеяния.

Решив, что так вовремя попавшийся памятник послужит ему хоть каким-то убежищем, Бриан юркнул в нишу. Пространство между стеной и статуей оказалось довольно просторным, и горец легко уместился там.

Тем временем маленькие желтокожие существа перешли по мосту препону и двинулись по пещере. Они шли медленно и осторожно, внимательно обшаривая своими огромными глазищами пространство перед собой.

«Этак они меня быстро найдут, — рассудил Бриан. — Дело плохо».

Он отступил за статую так, что совсем перестал видеть происходящее в тоннеле, и плотно прижался спиной к камню. И повалился навзничь!

Видимо, он случайно нажал на рычаг или плитку, приводящую в действие некий механизм, и распахнул небольшую дверцу, ведущую внутрь статуи.

Не задумываясь о том, сумеет ли он найти способ открыть дверь изнутри, Майлдаф влез в угольную черноту памятникова нутра.

Наверху просачивался откуда-то, должно быть, из отверстий в камне, тусклый свет и висел в воздухе бледными, еле видными лучиками.

Майлдаф сделал шаг и едва не свалился. На сей раз запнулся о ступеньку и больно палец ушиб. Но этого уже не заметил.

По ступеням, на ощупь, взобрался кверху и выглянул наружу через отверстие, пробитое в камне. Окошко, правда находилось низко, и ему пришлось нагнуться.

Картина предстала такая, словно ожили старинные саги!

При неверном, пляшущем свете факелов по тоннелю проходили сотни и сотни лей, скалящих кривенькие маленькие рты и корчащих противные рожи, шмыгая длинными носами и беспрерывно двигая всеми мышцами лица одновременно. При этом карлики приплясывали, выделывая такие коленца, что все законы, описывающие равновесие тел, оказывались попраны.

Над ними проплывали в воздухе, поминутно сталкиваясь и огрызаясь друг на друга, знакомые уже человеко-птицы с зубастыми клювами и устрашающего размера когтями на тощих жилистых лапах.

Вслед эа леями выдвигались из темноты гигантские твари, обликом схожие с людьми, но уродливые и грубые, словно неизвестный ваятель в большой спешке выкромсал резцом из вязкого сырого гранита их безобразные тупые физиономии. Вместо волос на их головах колыхались кожистые гребни, подобные драконьим. Ростом они превосходили человека вдвое, а некоторые и более. Их конечности, могучие и узловатые, как древесные корни, были покрыты крупной чешуей, точно кольчугой. Мощные, как у тургарта, ноги несли объемистое квадратное тулово с толстым животом. Облачены они были в полуистлевшее грязное тряпье, а в лапах сжимали тяжкие каменные молоты, палицы, утыканные для пущей убийственной силы клыками и бивнями каких-то гигантских животных, и обыкновенные дубины, размеры коих призваны были вселять в сердца врагов немалое уныние. И поступь чудищ вызывала в почве колебание и дрожь. Глаза же их недвижны и злобны были, как у змей. И, что заслуживало превеликого удивления, великаны тоже приплясывали, сотрясаясь всеми своими огромными членами в небыстром, но строгом ритме, и вся пещера вздрагивала сообразно с ним.

Замыкали шествие сами Люди Холмов. Так и шли они, невысокие, коренастые, темноволосые, курчавые и светлые, с прямыми волосами, сжимая в крепких, украшенных затейливыми металлическими браслетами руках мечи, копья и луки. Покатый большой лоб, тонкий нос с хищными крыльями и горбинкой, пушистые прямые брови, широко распахнутые, чуть удлиненные глаза, отсутствие бороды. И тоже пританцовывают, приплясывают в том же ритме, что и чудища, но только легче, красивее, более плавно.

На поводках некоторые воины вели молодых волков. Звери исподлобья взирали желтыми недобрыми глазами и глухо, угрожающе огрызались непонятно на кого.

«Как же они похожи на нас, горцев! — подумал Бриан. — Даже и сказать трудно, чем они на нас не похожи. Разве поприземистее и посмуглее, да и не такие тонкие, как мы. Да, поплотнее нас будут. Только зачем это такое воинство ополчилось против семи человек? И почему все пляшут? Прямо не война, а Шествие какое-то».

Шествие! И точно, как это он сразу не догадался? Столько раз в сагах, сказках и песнях говорилось про то, как любит всякая нечисть устраивать по особым дням шествие, играя на своих колдовских инструментах свою волшебную музыку, А сегодня как раз и был особый день, как сказал Евсевий, — день самого низкого отлива и какой-то там луны. К шествию, правда, полагались еще банши и прочие духи, кои должны были выть, а еще крысы, жабы, нетопыри, гномы и блуждающие огни. Жабы, летучие мыши и крысы, впрочем, как подозревал Бриан, добавлялись специально для малышей, чтобы тем не было совсем страшно — все-таки близко знакомые твари! А гномов присочинили и вовсе зря, для компании, должно быть. Что же до банши, духов и блуждающих огней, то и без них вид был впечатляющий. А уж слышать пение банши Майлдаф пока не жаждал!

Но тут появились и музыканты. Это были те же Люди Холмов, только вместо оружия в руках у них были дудочки, барабаны и арфы. Замыкали шествие крытые носилки, которые тащили — весьма легко, к слову, — восемь здоровенных мужчин. Кто был в носилках, Майлдаф не знал, но догадывался: там полагалось находиться королю или королеве всего лесного и горного народа.

«А если я подстрелю этого короля? — подумал Бриан. — Должно быть, переполох случится изрядный! Жаль, щели слишком узки, не для лука!»

В это время из-под занавески носилок высунулась рука — даже кисть руки — белая, холеная, тонкая и кокетливая, — сделала легкое изящное движение и тут же исчезла. Но наблюдательному горцу достаточно было и этого.

«Королева! — понял он. — Да еще какая! Нет, стрелять я не стану! Будь там какая-нибудь старая карга, вроде Шин Лириган, я еще подумал бы, а так… Но что же им от нас надо, если они притащили сюда королеву?»

Сей же час, повинуясь знаку, музыканты изготовились и грянули странный и поначалу казавшийся несуразной смесью звуков, но чем дальше, тем все более стройный и завораживающий мотив.

Надо ли говорить, что ритм был тот самый, что выдерживала доселе в тишине эта удивительная рать.

Люди Холмов, молчавшие до этого времени как рыбы, переговариваясь мыслями, затянули песню на незнакомом, но изумительно звучном и красивом языке, никогда прежде Брианом не слышанном.

Этот язык чем-то походил на староаквилонский, чем-то на родной язык земли Гвинид, чем-то на язык атлантов — Майлдаф был свидетелем, как скрипел на нем Озимандия, приводя в неописуемый восторг слушателей в Палатах Мудрости.

Зачарованный музыкой, пением и белоснежной ручкой горной королевы, Бриан не сразу уразумел, что процессия уходит вперед и скоро нагонит его товарищей.

Но что он мог сделать? Носилки и арьергард из вооруженных великолепными стальными мечами и щитами Людей Холмов прошествовали мимо статуи, и горец решил покинуть свое убежище: так или иначе, а иного пути, чем вглубь горы, у него не было. К тому же вода…

Вода! Вот о чем позабыли они! Ведь хлюпанье он слышал, уже когда поджидал шествие на кромке трещины. А что там творится сейчас?

Бриан кубарем скатился по ступенькам и толкнул дверь. Она на удивление легко распахнулась, и он выскользнул из каменной фигуры. Прокравшись вдоль стены назад к трещине, Майлдаф с ужасом узрел, что вода плещется почти у него под ногами. Она не заливала пока ту часть коридора, где находились он, его друзья и вся армия преследователей, лишь потому, что пол пещеры постоянно шел под уклон вверх. Но прибывала вода стремительно. Море не любило шутить, это Бриан осознал, да и Евсевий обещал, что если прилив застигнет их у ворот города гномов, они не успеют добежать обратно до выхода. Они не успеют даже доплыть, хотя у них и есть вельбер! Подземный ход делал колено изгибом вниз, и водяная пробка отрезала их от внешнего мира.

Зачем же дионты, то есть Люди Холмов, отправились за ними? Должны ведь были знать, чем грозит прилив!

Не найдя удовлетворительного ответа, но вполне уяснив, в какую переделку они попали, Бриан бросился назад. И тут почувствовал за спиной дуновение. Резко отпрыгнув вперед и в сторону, Майлдаф рванул из ножен меч и развернулся. Так и есть! Птица с человечьей головой и зубастым клювом метила ему когтями в затылок, но промахнулась. Взъярясь, демон, вместо того чтобы позвать на помощь сородичей, напал на горца снова. Нацелясь человеку в лицо, птицечеловек упал камнем из-под самого потолка. Того Майлдафу и надо было. Горец был ловок, как кошка, а в поединке кошки и птицы успех сопутствует, как правило, первой. Так получилось и на этот раз. Демон дал маху, схватив когтями воздух и клацнув зубами по пустоте, а меч Майлдафа пришелся ровно по спине чудовища, точно посредине между крыльев. Сталь клинка ударилась о камень пола. Удар был столь силен и точен, что развалил тело демона пополам. Каждый миг ожидая новой атаки со стороны взбешенных смертью соплеменника или же привлеченных запахом свежей крови монстров, Бриан поспешил дальше, вслед за шествием нечисти.

Сзади раздался громкий булькающий звук, каковой случается, когда фонтан только начинает свою работу и вода выходит наружу толчками. Так произошло и теперь: гигантская масса воды протолкнулась сквозь горловину подземных трещин и вырвалась иа поверхность в тоннеле гномов, в самом сердце пущи. А затем снова и снова, словно кровь из поврежденной артерии, выбрасываясь сгустками, била из недр земли тугая струя.

Нижние уровни пещеры быстро заполнялись водой, которая, словно гигантское первобытное животное, почувствовавшее радость освобождения от оков, клокотала и фонтанировала, спеша поглотить еще не поглощенное ею пространство, возвращая свои исконные владения, отнятые у нее когда-то народом подгорных мастеров.

Майлдаф быстро нагнал паланкин и незаметно пристроился к процессии сзади, стараясь приплясывать в согласии со звучащим ритмом. Как ни странно, это оказалось очень просто и никак не замедлило скорость движения. Если бы кто-нибудь из свиты горной королевы вдруг обернулся, то увидел бы тень, танцующую ровно так же, как и все в этом невообразимом шествии, и принял бы Бриана за своего, разве только обратив внимание на его необычно высокий для Народа Холмов рост.

Вместе с носилками он повернул за угол и вдали вновь узрел одинокий огонек факела, светивший откуда-то с изрядного возвышения. Огонек был далеко, но зато отсвет, что он бросал на вертикальную поверхность, находящуюся за ним, был различим ясно, несмотря на бледность. И падал отсвет сей не на стену каменную, но на металл. А это значило только одно: они достигли ворот старейшей твердыни гномов.

Войско Народа Холмов остановилось, ожидая чего-то. То ли знака королевы, то ли окончания музыки. Но музыканты продолжали выводить свой колдовской мотив, а королева более не показывалась из паланкина. Может быть, леи страшились первыми идти в атаку? Но их было куда больше, да и людей они могли просто поразить стрелами и иным метательным оружием. Наконец, кто мешал им пропустить вперед гигантов с молотами7 Но армия стояла как вкопанная.

И тут Майлдаф понял, чего дожидается Народ Холмов. Они ждали, пока Евсевий откроет ворота! Им нужен был город, что лежит за ними! Зачем, об этом нельзя было и догадываться. Кто были Народ Холмов и все пришедшие с ним твари? Как далеко к корням времен уходила линия их бытия? Кем доводились они ушедшим гномам, и как они ладили меж собой тогда? Не зная этого, нечего было и браться решать такие задачи.

Впрочем, Майлдаф был здесь не для того, чтобы тревожить пыльные загадки темных веков. Его сапоги уже омывала вода, и он чувствовал, как она поднимается с каждым мгновением. А хитрый Евсевий, конечно же, понял, что от него хотят, и до последнего момента тянул с открытием. А может, у него не получилось?

Мучимый сомнениями, Бриан уже готов был попытаться проскользнуть или прорубиться сквозь строй вражьего воинства, или же взять в заложницы королеву, но тут и подданные ее горного величества почувствовали, что незыблемая гранитная твердь у них под ногами быстро и неотвратимо сменяется зыбкой хлябью.

Песнопения мигом оборвались. Как и прежде, безмолвно, Люди Холмов устремились вперед, к возвышению, куда взобрались спутники Бриана. Но не тут-то было. Леи, подняв оглушающий шип, стрекот и визг — они ведь были крайне малы ростом, и потоп грозил им ранее всех, — бросились врассыпную, но из-за превеликой своей численности устроили давку, не продвигаясь ни вперед, ни назад ни на шаг. Твердолобые великаны с дубинами непонимающе остановились, лишь переминаясь с ноги на ногу и таращась своими змеиными глазками на всеобщую суету. Быстрее же всего поняли ужас своего положения крылатые демоны.

Сбившись в мрачную стаю, они ринулись, бесшумно скользя под потолком и на глазах преображаясь в черные пузыри, назад по проходу, туда, откуда вода уже не просто растекалась, а шла волнами.

«Если они умеют нырять в своем шаровидном обличье, то, может, спасутся на радость пиктам», — подумал Майлдаф, стоя уже по колено в воде и прикидывая, как бы ему без ущерба для себя пробраться к своим.

Тем временем Люди Холмов, как самая организованная здесь сила, выстроились клином, внутрь коего поместили паланкин с королевой, и двинулись на приступ, разметывая в стороны бестолково метавшихся по пещере лей. Но тут вода достигла ног великанов, и положение изменилось мгновенно.

Благодаря своему огромному росту чудовища пока не должны был опасаться, что скоро утонут, а их мощи, увеличенной многократно их оружием, достало бы, по мнению Майлдафа, чтобы сокрушить не то что ворота, но самые эти горы. Однако, чуть только первые струи заплескали у их ног, гиганты взвыли и взревели, подобно убиваемым быкам, только намного громче. Более всего впечатляло то, что великаны не просто ревели и выли, но говорили, хотя язык их был груб, безыскусен и невнятен.

«Конечно, попробуй поворочай таким языком, когда у тебя череп толщиной в полголовы!» — заметил для себя Майлдаф, не без опаски приближаясь в хвосте строя Людей Холмов к чудищам.

А громадные человекоподобные создания, придя в неописуемый ужас, принялись метаться и суетиться подобно маленьким леям, только что вреда от такового их поведения приключилось куда больше. Сколько лей было потоптано и перекалечено, не считал никто, да это никого и не занимало. Но ведь и Люди Холмов уже не могли держать строй, ибо великаны не обращали внимания на тех, кто попадался им под ноги.

«Твари боятся текучей воды! — понял Майлдаф. — А то что бы они стали так волноваться! Вот уж нечисть так нечисть!»

Горец уже не таился. Вооружившись мечом, он протискивался сквозь всеобщую давку и свалку, в мгновение ока принявшую такой оборот, что на человека никто не обращал внимания, а для тех, кто обращал, итог проявления такового неосторожного любопытства был плачевен: Майлдаф умел не только пасти овец и стрелять из лука. Головы он тоже рубил отменно.

Пробившись уже далеко вперед, так что приходилось уже и смотреть, как бы не споткнуться о лей и не получить от них в глаз стрелу, Бриан понял, почему вся сила гигантов, приведенных Народом Холмов, бесполезна при штурме ворот. На возвышение перед воротами высотой в пять локтей вела крутая узкая лестница с маленькими ступеньками, и ступить на нее монстры никак не могли. Они неизбежно срывались оттуда и ревели и бесновались внизу в бессильном страхе.

А вода сзади уже пошла валом, смывая и хороня под своей толщей лей и с головой накрывая Людей Холмов. Напор ее был столь велик, что горец с трудом удержался ма ногах. Волны плескались уже у его груди, и Бриан, не дожидаясь, пока очередной вал утопит его совсем, сбросил сапоги, чтобы те не мешали ему плыть. По счастью, из тяжелых вещей у него был только меч, но его горец перевесил за спину, ибо расстаться с таким оружием было бы непростительным расточительством: пловцом Майлдаф был отменным, так что и с мечом за спиной проплавал бы долго, а если ему на этот раз выпал-таки жребий утонуть, то не важно, с мечом это произойдет или без.

И второй вал не замедлил с появлением. Поддаваясь току воды, Бриан мягко оттолкнулся от пола и поплыл. Когда он вынырнул, вокруг плавали луки, шапки, сапоги, бубен, вырванный волной из руки музыканта, а также барахтались некоторые из Людей Холмов. Великаны пока что не утонули — вода достигла только их пояса, и они прыгали в ней, крича так, будто очутились в кипятке, производя изрядное волнение и взметая тучи брызг. Вода же была отнюдь не горяча, даже скорее холодна, но не столь сильно, как бывает обычно в водоемах каверн. По всему видно, пещера и вправду имела подземную связь с океаном, и его тепло передавалось частично рекам подземелий.

— Евсевий! Сотти! Альфонсо! Я здесь! — что есть духу заорал Майлдаф, плескаясь в двенадцати локтях от уступа и стараясь не приближаться к великанам, пока те не утонули.

Над кромкой возвышения высунулась черная борода аквилонца.

— Бриан! — раздалось сверху. — Наконец-то! Евсевий, конечно, не мог в наступившей тьме разглядеть горца: многочисленные факелы Людей Холмов и лей, разумеется, погасли. Аквилонец кричал, обращаясь в пространство:

— Держись! Мы войдем в царство гномов! Я уже открываю врата!

До слуха Бриана донесся скрип и скрежет, а затем звук колеблемых металлических створок. Сомнений не было: Евсевий верно прочел древние письмена. Ворота распахнулись перед ними спустя пять тысяч лет после ухода гномов!

Но даже Евсевий ошибся, недооценив силу стихии. Перед самым возвышением потолок пещеры довольно резко уходил вверх, образуя нечто вроде горлышка бутылки, в коем вода, клокоча и бурля, поднималась с невиданной быстротой. Вот скрылись под ней головы и руки несчастных великанов. Вот Евсевий прокричал: «Готовьте веревку, вытащим его!» И веское замечание Альфонсо в ответ: «Готовь вельбер, иначе сам будешь плавать, как он, если сумеешь. Поплывем прямо отсюда. И факелы положи так, чтобы не промокли!»

Майлдаф уверенно держался на плаву, поднимаясь вместе с водяным столбом, чего нельзя было сказать о Людях Холмов. Пловцы из них вышли худые, и многих затянуло под низкую часть тоннеля, а оставшиеся с трудом сопротивлялись и один за другим пропадали под водой. Неожиданно в четырех локтях от себя Майлдаф узрел паланкин королевы, кружащийся в небольшом водовороте. Занавески, естественно, намокли, но толстые жерди, поддерживающие палатку, были изготовлены, очевидно, из легкого и плотного дерева, так что сооружение демонстрировало прекрасные качества устойчивости и плавучести.

В несколько взмахов достигнув носилки, Майлдаф уцепился эа жерди и дал себе отдохнуть. Все же иметь хоть какую-то опору было куда приятнее, нежели пребывать в несвойственной для себя среде.

Наконец вода перехлестнула через край, и Майлдаф торжественно выплыл из пучины перед истомившиеся ожидание взоры товарищей.

Ворота оказались распахнутыми внутрь двумя массивными створками из незнакомого металла, напоминающего серебро, но им, безусловно, не являющегося. Высота створок составляла около трех локтей, ширина — около двух с половиной. Наружная сторона была изукрашена искусными узорами и таинственным письменами, а также сценами из жизни гномов: занятиями торговлей, рудокопным делом, ковка, огранкой самоцветов, поиском и добычей подземных богатств и какими-то боевыми действиями.

На одной из картин — или так лишь казалось? — фигурировало изображение боя гномов с чудовищным драконом, изрыгающим пламя и дым. Кроме того, створки были снабжены пазами, в коих находились рычаги. Перемещая эти рычаги, Евсевий получал тот или иной знак из числа составляющих письмо гномов. Ибо все знаки представляли собою вертикальную черту примыкающим к ней справа или слева или и справа, и слева разом некоторым числом горизонтальных или наклонных черт, то и передвижение рычага из начального положения на черте-стволе в крайнюю точку на черте-ветви должно было означать присовокупление оной ветви к стволу.

Получив все нужные знаки, Евсевий открыл врата. Точнее, они немедленно растворились сами собой.

Но закрыть их было уже невозможно, ибо вода продолжала прибывать, и ток ее был столь силен, что противодействовать ему, пытаясь затворить ворота, не мог бы даже гигант из тех, что привели с собой Люди Холмов.

За воротами оказалась шахта, уходящая вверх, довольно узкая, но весьма высокая, и вельбер, куда уселись все, вместе с паланкином, немедленно пойманным и притянутым к лодке веревкой, за которую паланкин продолжал держаться Майлдаф, не имевший времени перебраться в челн, вошел в эту шахту и начал подниматься вверх, кружась и виясь вокруг винтовой лестницы, помещавшейся внутри шахты.

К радости путников, поток скоро стал ослабевать, а потом и прекратился вовсе.

Они очутились на одном уровне с устьем пещеры, и там, в месте, откуда они вошли под кровлю гор, отделенном от них теперь несколькими скадиями каменной толщи, теперь снова изливался на свободу ручей — священная река пиктов, стремясь к океану.

Теперь смысл священности потока становился ясен: с каждым большим отливом ручей переставал течь, вновь возобновляя течение с приходом. прилива, и пикты, не понимая причин явления, дивились ему и трепетали, ибо видели в нем непостижимое и, значит, божественное.