"Корона мира" - читать интересную книгу автора (Макдуф Алекс)

Глава XIII

Ойсина похоронили на вершине холма, свободной от леса. Это была не ползущая вдоль берега песчаная дюна, а настоящий холм — плотная глина, почва, галька, песок, лежащие на скале. Сосны, облюбовавшие светлые и пологие сухие склоны, словно как нарочно оставили наверху безлесную поляну, заросшую густой зеленой травой и крупными лесными цветами. Вырыли могилу и Ллейр положил рядом с Ойсином его топор.

— Он прожил не так долго, как мог, — скорбно изрек Ллейр под печальное кликанье чаек. — Лишь семьсот лет. А сколько еще мог бы совершить!

— Сколько он прожил? — Конан слышал, что стигийские жрецы с помощью эликсиров и чародейства способны растягивать годы жизни. Выглядели они при этом — если и вправду такое им удавалось — словно мумии из их же стигийских гробниц. Ойсин по сравнению с ними был полон жизни, здоровья и сил и светел сердцем и разумом.

— Семьсот лет, — грустно повторил Ллейр. — Сколько дивных книг он мог бы еще написать!

— А сколько он успел? — с осторожностью спросил Конан. Ему было жаль Ойсина, но семьсот лет, по разумению киммерийца, были сроком весьма почтенным. Что касается числа лет, то оно его удивило, но не поразило. Время для киммерийца делилось не на годы, а на зиму, весну, осень и лето, и особой разницы между семьюдесятью и семьюстами годами он не видел. Иное дело — семьсот или семьдесят золотых монет! Вот для такого счета и нужны были числа.

— Семьдесят пять книг, — вздохнул Ойсин.

Конан благоразумно промолчал. Евсевий как-то обмолвился, что сам Орибазий Достопочтенный не написал и двадцати.

— Что ж, пламенный дух его найдет успокоение в благословенном краю, — заключил Ллейр.

— Это был воин, и Кром взял его к себе, — добавил Конан.

Прощание было окончено. Они притащили на место захоронения большой камень. Ллейр сказал, что каменотесы и ваятели еще приплывут сюда и могила не останется без должного ухода.

Над останками чудовищного крагена кружились огромные стаи воронья и морских птиц.

— Ночью, когда мы уплывем, из леса выйдут волки, — пояснил Ллейр. — А может, и демоны. Туша не пропадет…

…Касситериды остались уже далеко за покачивающейся кормой, горсткой сероватых силуэтов пропадая за горизонтом. Конан, сидящий на руле, только сейчас понял, что удрученный Ллейр даже не вспомнил о ключе, который должен был открыться им после горькой победы над чудовищем Первого Врага.

— Ллейр, мне надо в Мессантию, — просто заметил Конан. — Вы помогли мне, а я помог вам.

— Ты попадешь куда хочешь, — ответил сидящий на руле Ллейр. — Мы идем к Зеленому острову, в Гленллан. Там живет Бейдиганд Справедливый.

— Великий призрак Закатного океана?! — На этот раз Конан восхитился по-настоящему.

— Да, он самый, — не замечая выказанного собеседником восторга, сказал Ллейр. — Он отвезет тебя куда угодно. Ему открыты все моря.

Как ни скор был неутомимый полет дракона, но полет солнца был куда быстрее. Было еще темно, когда одну за другой они заметили внизу две широкие извилистые ленты, серебрящиеся в лунном сиянии. Это были реки — Громовая и Черная.

— Удивительное путешествие, — говорил Евсевий. — За какие-то четверо суток я совершил путешествие от пущи в Тарантию и назад!

— Да уж, — поддержал его Майлдаф. — Вот она. Черная! — ткнул он пальцем вниз, в свистящую встречным потоком воздуха головокружительную пустоту. — Мы прошли пущу, горы, дионтов, пещеры гномов, подземную реку с ее духами, но нас едва не перестреляли боссонские лучники! Хорошо, что барон Полагмар отличный охотник! Мы прошли пограничные патрули и достигли ближайшей деревушки, так и не узнанные никем!

— Да-да, — довольно закивал гандер. — Это было очень нелегко, пришлось потрудиться. Но если бы мы вздумали с ними разговаривать, нас бы сначала утыкали стрелами, а потом уже стали расспрашивать. Да и в деревне жители были не слишком любезны. Очень похвально, что месьор Майлдаф был столь запасливым, и у него, как и у меня, нашлось два десятка золотых.

— У меня их было больше, — усмехнулся горец. — Так я и стал бы вытряхивать все! Но сорок золотых за пару тощих кляч с ветхой повозкой, когда вместе с шестью благородными месьорами едет прекрасная дама, — это слишком! Где мой любимый пегий Стедди?! Уж он бы домчал нас вдвое быстрее!

Когда забрезжил рассвет, дракон опустился на высокую гору с крутыми склонами, где пиктов уж точно не было.

Там он отдохнул немного — все же столь тяжелые грузы крылатый змей не переносил давно — и путь по воздуху продолжился.

Сколь велики были просторы пущи, и как быстро и сравнительно беспрепятственно миновали они эти невысокие, но разрушенные и крутые горы с многочисленными разломами, ущельями, осыпями и скальными стенами, эти густые непроходимые чаши, темные лощины и глубокие овраги, сотни ручьев и речек, лиги открытого пространства, где путники были бы заметны всем, и предательские топи! Только сейчас они поняли до конца, каким великим счастьем было для них открытие древнего города гномов!

— А все же ты умный человек, Евсевий, — заметил Майлдаф. — Потому что знаешь, на что употребить свои знания. Куда бы тебя ни заносило, ты делаешь чудеса, чтобы живым вернуться домой. А если бы ты сидел дома, то зачем бы тебе понадобилась вся твоя ученость?

Зеленый остров предстал перед ними как изумруд, заключенный в серебряную оправу прибоя. Круглые холмы, белые меловые скалы, вздымающиеся отвесно, словно колонны, на двадцать пять локтей и пенящиеся под ними волны, маленькие укромные бухты, гряды дюн, пышный лес, разноцветный при взгляде сверху, поющий на сотни дивных голосов, белоснежные яблоневые сады и несравненный аромат, который хотелось пить и пить и лучше коего не было более нигде. С высоты драконьего полета только сосна и ель виделись зелеными, с оттенком синевы, дуб же и иные деревья с широкими листьями выглядели ярко-золотыми.

«А ведь там, в пещере духов, я видел почти то же, когда выглядывал в окно храма, — подумал Сотти, когда из корзины, слегка раскачивающейся в драконьих когтях, им открылись холмы, храм и постройки Гленллана. — Почти. Может, здесь знают о той белой башне?»

Градоначальник изменился после того визита в зеркальный лабиринт, и он сам это чувствовал.

Он тащил через всю пущу этого сопляка королевского рода — принца Конти, чтобы с его помощью после смерти Мило сесть на трон Аргоса. Для этого Сотти и присоединился к вылазке Конана. Что-то подсказало ему, что им не суждено будет вернуться на «Полночную звезду». А возможность зарекомендовать себя перед монархом сильнейшей хайборийской державы тоже дорогого стоила.

Принц Конти был младшим в роду, но уже успел показать себя: в отличие от своих братьев, предпочитавших проводить время в дворцовой праздности, Конти постоянно искал приключений. То он учился ходить под парусом, для чего старательно штудировал навигацию, географию и астрономию, то им овладевала страсть к стихосложению, и юноша просиживал ночи напролет, изучая шедевры изящной словесности и упражняясь сам, то он воображал себя знаменитым государственным деятелем и полководцем, целые дни не расставался с мечом и ламирой, читал сочинения историков и военачальников.

Последним «подвигом» Конти стал поединок. Принц имел глупость влюбиться в одну девицу, довольно смазливую и, на ее беду, честную. После одного из дворцовых торжеств с балом и возлияниями трое подвыпивших приятелей решили развлечься в беседке королевского сада с юной прелестницей. Иная бы за честь почла, поскольку вельможи они были знатные и положение при дворе занимали высокое, но та позвала на помощь. Крик был слабый, и дружки посчитали его за обычное кокетство, но Конти услышал. А услышав, не долго думая, взялся за ламиру и уложил троих. Дело кое-как замяли, девицу сослали в Мерано, но все равно вся Мессантия знала о происшедшем. Словом, молодой принц при должной поддержке запросто мог обойти старших братьев, и Сотти как умелый игрок тщательно разыгрывал эту карту. А сдача любимого сынка на руки родителю в целости и сохранности сулила градоначальнику Мерано дополнительные барыши.

И все теперь складывалось как нельзя удачно, только вдруг Сотти почувствовал, что это ему не нужно. С дальнего морского горизонта светила ослепительной снежной белизной таинственная башня в краю зеленых деревьев, и золотое солнце сияло незамутненно в истинно голубом небе. Каждый раз, как Сотти вспоминал об этом, вся картина живо представлялась ему, и он понимал с удивлением, что испытывает единственное желание: оказаться там. Сердце, о коем он давно забыл как об источнике волнений, каждый закат трепетало и пело, будто отделенное от желанного и родного прозрачным, но непроницаемым стеклом. Закат звал его, и светлая тоска будто по потерянному когда-то говорила, что его белая башня там, за Океаном.

Вот с таким чувством сходил он на зеленый луг перед дивной деревянной постройкой, по сравнению с коей дворцы Мессантии, а возможно, и самого Бельверуса и Хоршемиша со всем их золотом и мрамором казались верхом безвкусицы.

Прилет дракона, как ни странно, не вызвал в городке ни малейшего удивления. Лишь пятеро человек встречали их, прочие же только улыбались приветственно и восклицали что-то на непонятном и дивном певучем языке, спеша по своим делам. Легкий ветер дул с моря, и суровая древняя башня маяка не казалась сегодня такой безмолвно-неприступной, согревая выстуженные временем стены в солнечных лучах.

Двоих из этих пятерых Майлдаф, Озимандия и Евсевий узнали сразу. Это были подчеркнуто церемонный невысокий кхитаец Тэн И и белобрысый крепыш-гандер — Хорса. Третьим был величавого вида седой муж с амулетом в виде крылатого солнца на груди, в простой серой хламиде, правда с дорогим поясом с серебряной отделкой, а рядом с ним стоял другой благообразный старик, довольно высокого роста аскет в одежде жреца-митрианца. Пятым же оказался прекрасный молодой месьор с длинными волосами цвета воронова крыла, высокий, превосходно атлетически сложенный. На нем был простой зеленый костюм, алый плащ, кожаный пояс и невысокие охотничьи сапоги. На поясе висел дивной работы меч, и, судя по всему, его владелец знал толк в фехтовании, да и вообще в войне. Его черные глаза вмещали в себе бездонность тысячелетнего опыта, будто бы они вобрали все небо, от изначальной черноты до появления солнца и луны, да первозданный неискаженный свет в придачу. Он только внешним обликом был схож с человеком, но всякому заметен был его скорбный и ясный дух, и черный дракон не замедлил подтвердить его особость.

— Здравствуй, Песнопевец, — изрек змей.

— Здравствуй, — отозвался голос вроде бы человеческий, но звучавший на тысячу голосов земли, небес, вод и огня. — В последние дни это второе явление к нам гостей за долгие годы одиночества. Что привело их сюда?

— Дело, Песнопевец, о важности которого они сами наверняка не подозревают. В мир наконец явился человек, способный собрать три ключа воды.

— Кто он? — вопросил тот, кого дракон назвал Песнопевцем. — Верно ли, что это король Аквилонии, Конан Киммериец?

— Да, — был ответ.

Сотти вдруг понял, что именно сейчас время поведать о своем приключении в лабиринте.

— Месьор. — Аргосец шагнул вперед и поклонился мужчине. — Ведома ли тебе земля, зеленый остров в океане, где есть видная издалека белая башня?

Тот взглянул на Сотти, и в глазах его были великие изумление и радость.

— Где видел ты такую землю и откуда знаешь о ней?

Нимало не смущаясь тем, что время не дает им возможности говорить о постороннем, Сотти начал рассказ, и чем внимательнее слушал его сей необыкновенный муж, тем больше аргосец убеждался, что поступил верно.

Когда он закончил, Песнопевец подошел к Сотти и положил ему на плечо руку.

— Ты поведал мне многое, чужестранец. Многое и дорогое из давних дней. Я расскажу тебе об Одиноком острове с зелеными деревьями и о белой башне. Но прежде ответь мне, не взял ли ты с собою тот свиток, что нашел в чертогах Габилгатола?

— Он у Евсевия. — Сотти указал на аквилонца. — Евсевий, месьор хочет осведомиться о свитке, что я передал тебе, выйдя из-за зеркала…

— Вот он. — Евсевий, казалось, уже ждал, когда к нему обратятся. — Да будет мне позволено заметить, я начал чтение, основываясь на скромных моих познаниях в языках древнейших народов материка: атлантов, стигийцев, гиперборейцев и киммерийцев. Но смысл многих понятий, а особенно имен ускользает от меня, ибо касается событий, весьма далеко отстоящих во времени от сего дня. Однако, мнится, что этот свиток значителен чрезвычайно. Прошу тебя, изъясни нам его суть, если возможно.

Евсевий протянул Песнопевцу тугой желтоватый свиток.

Песнопевец развернул его и прочел первые несколько десятков строк, потом медленно свернул и отдал назад Евсевию. Глаза его сияли звездным нездешним огнем.

— Вот то самое, что ищет ваш король, и вы немало порадуете его, когда откроете ему обретенное. Ибо не договор меж самыми могущественными королями решает судьбы мира, который следует своими путями, и по сравнению с ними судьбы детей Единого лишь тропы муравьев перед мощеной дорогой. Но если мир стоит на перекрестке, владеющий тайнами бытия в силах тем или иным способом изменить предначертанное. В этом свитке описаны тайны морских ветров и то, как можно повелевать ими, не допуская принуждения, ибо Океан лишь видится великим собранием соленых вод и ничем более. Так и есть, если пытаться судить о нем по одной капле. Но совокупно являют они, то есть капли, целостность, коя разумна, и разум сей иной раз превыше человеческого. Дерзания и творения моего народа были велики, и знания, хранимые в свитке этом, преумножались и возросли таково, что сделались сравнимы по степени углубления в естество с теми, что таит в себе Океан. Само обладание таким свитком, тем самым, дает великие силы его владельцу. Если же постигнет он хоть малую толику этих знаний, господство его и мощь приумножатся.

— Должно ли думать нам, что ныне можем, как всесильные боги, править стихиями морскими и не взирать на потуги иных тварей? — вопросил Озимандия.

— Нет, не должно, ибо можете не править, но познать, из всего извлекая пользу, — отвечал прекрасный их собеседник. — Тех же, кто преисполнится гордыни и станет повелевать, ждет падение и утрата всего, чем владел, так как Океан древнее и не терпит власти над собою. Он способен карать нещадно в буйстве своем, и атланты — вящий пример тому. Но можете упредить разгул стихий, подобно тому как выкапываете ров с водой, и огонь не переходит его при пожаре, или же готовите почву, благодатную для всходов.

— Единствен ли список? И почему сам не воспользуешься им, ибо вижу, что велик ты и духом благороден? — Озимандия испытующе взглянул на Песнопевца.

— Великие дни моего народа в прошлом, и я лишь один из немногих оставшихся в кругах мира хранить память о нем, не уставший еще от пребывания здесь. Не мне принадлежит будущее, и сумрачным видится мне оно, но вам править в нем. Список же не единствен, ибо есть еще два, и три в единстве своем являют ключ к пониманию вод земных. Есть же еще подобные списки о тайнах земли, воздуха и огня. Но являются списки эти лишь избранным и могучим. Коли так случилось и способны вы не только владеть, но и разумеете суть письмен, здесь заключенных, то полагаю, не употребите во зло силу, врученную и вверившуюся вам.

— Где же найти недостающие два? — осведомился Евсевий. — И не исполнишь ли просьбу благородного градоначальника Сотти из Мерано, ибо считаю, что многое откроется и мне в рассказе твоем для понимания тайн свитка.

— Из прочих двух ведаю лишь об одном: на полночь от наших Островов лежит остров Стеклянной Башни, обитель могущественных духов, из коих многие некогда служили древнейшему врагу. Там и покоится второй свиток. О третьем же не знаю. Что ж, пока отдыхает дракон, войдем в дом, — он указал на деревянный дворец, — и я поведаю вам хотя бы немного о том, что ныне предано забвению.

И они вошли за ним в светлые покои, пахнущие свежим деревом, несмотря на великую древность, и много удивительных вещей услышали от того, кто звался Песнопевцем.

Меж тем Майлдаф рассказывал Хорсе и кхитайцу свою историю, Конти и Полагмар помогали ему, а Меццо присел рядом на камень и слушал. Бейдиганд Справедливый вел беседу с драконом, мирно прилегшим на лугу, сложив крылья.

Горец, принц аргосский и гандерландский барон поведали о священной реке, о том, как наблюдали абордаж «Полночной звезды», как пробирались через пущу, об озере с изваяниями богов, о красных скалах, волках, ручье, дионтах и пиктах, пещерах гномов и подземной реке. После же Тэн И и Касталиус рассказали всем, как продолжилась история с купцом Седеком, как пикты не смогли захватить корабль, как они обошлись с Табарешем и чем это все обернулось. Рассказывал главным образом кхитаец. Хорса был странно, несвойственно для себя рассеян и лишь иногда добавлял что-то, уточняя подробности. Майлдаф объяснил это по-своему, и когда Тэн И закончил повествование об их морских странствиях чудесным приходом в Гленллан и встречей с Песнопевцем, он приступил к самой, на его взгляд, трудной части своей миссии на Островах.

— Хорса, теперь я должен сказать тебе о главном, — торжественно-траурно изрек горец. — Графиня Этайн похищена. Но едва мы найдем короля, — поспешил заверить друга Бриан, — мы поспешим за ней. Этот добрый месьор, Меццо из Мерано, знает, где она.

Ответ Хорсы ошарашил Майлдафа. Он знал, что самообладание гандера превосходит все мыслимые границы, но не настолько же!

— Он тоже из Мерано? — спросил Хорса. — Говоришь, Этайн похитили? Кто?

— Не знаю, кто платил за это, — горячо заговорил Майлдаф, — но орудовал жрец Золотого Павлина…

— Знаю, — кивнул Хорса. — Они непревзойденные негодяи. Этайн здорова? — обратился он к Меццо участливо — всего лишь участливо!

— О да, госпожа не пострадала от насилия и каких-либо иных недугов, — церемонно проговорил Меццо, оценивающе глядя на Хорсу.

— Хорса, да очнись же ты! — вспылил Бриан. — Ты говоришь так, будто речь идет о твоем дядюшке Хенгисте или, еще пуще, о короле Приграничья. Ведь это же Этайн пропала! Твоя Этайн!

Майлдаф ударил кулачищем по камню, на котором сидел, и, почувствовав боль, немного успокоился.

Тэн И, видя, как усердствует горец, не сказал ничего, только смотрел грустно. Он-то уже знал, в чем дело.

— Я знаю, что кажусь тебе странным, — спокойно ответил гандер. — Мне очень больно оттого, что Этайн попала в руки этим негодяям. Я полечу с вами спасать ее и никуда не исчезну, пока она не будет в безопасности. Что же до будущего…

Хорса ненадолго умолк и посмотрел печально на Майлдафа, Меццо, Тэн И, барона Полагмара и принца Конти.

— Я остаюсь здесь, — тихо, но твердо изрек гандер. — Если говорить об Этайн, то я, наверно, еще люблю ее. Может быть, когда я увижу ее вновь, я передумаю, но вряд ли стоит рассчитывать на такое. Случилось нечто непредвиденное, чего я и сам пока не могу объяснить…

Хорса действительно не знал толком, что с ним произошло. С тех пор как он ступил на причал Гленллана, время словно приостановило свой бег. Он гулял по холмам Зеленого острова, говорил с Песнопевцем, слушал голоса прошлого и запахи майских садов и леса, внимал дивному языку тех, кто населял этот маленький городок.

Все, что произошло в его жизни раньше, казалось далеким, неправильным, нереальным, подернутым пеленой, словно он видел старинное пыльное зеркало, отражающее не то, что вокруг, но какую-то покинутую комнату со старомодной обстановкой, куда время от времени являются силуэты и тени тех, кого он знал, и говорят о каких-то милых нелепицах.

Здесь же, на Зеленом острове, все было настоящим, неискаженным, таким, как тому и следовало быть. Истинным был свет солнца, правдиво зелены трава и деревья, а небо было таким свежим и голубым, что Хорса не раз вспоминал слова Бейдиганда о том, что самый прозрачный и невесомый день на лугах Темры не сравнился бы с самой мрачной здешней ночью. А Песнопевец говорил об иных, ушедших землях, о давних годах, о жестоких битвах и великих деяниях. И в этом закатном блеске уходящего времени Хорса вдруг обрел для себя новый огонь и свет, каких не знал даже в объятиях Этайн.

Этайн… Таинственным птичьим словом прозвучало это имя в белых яблоневых садах. Он пробовал представить ее здесь, рядом с собой, гуляющей с ним по холмам и лесам, в садах и на косе у древнего маяка, в светлом Каминном Чертоге деревянного дворца, у врат храма, построенного на склоне, откуда открывался весь Гленллан, бухта и простор лазурного моря. У него не получалось! Он с тревогой осознал, что пока любит ее, но не так, как прежде. Океан, время и тоска по минувшему вставали меж ними. Он помнил все, но память эта не воспламеняла, а только лишь согревала.

А пять… Да, кажется, пять дней назад. Утро началось с боли. Болело в груди, но не так, как болят раны. Все тело словно тянулось куда-то, тяготясь ожиданием и предчувствием. Воздух был необычайно ясен даже для Гленллана, а с океана летел сильный, прохладный и беспричинно радостный ветер, срывая с яблонь белые лепестки.

В этот день Хорса вместе с Песнопевцем и Тэн И направились к храму, куда собирались и многие другие жители городка. Предстояло какое-то маленькое торжество или просто встречали некую дату — Песнопевец и не пробовал объяснять; для понимания нужно было знать всю историю его народа.

Хорса посвящал свои дни — их и прошло-то здесь немного — прогулкам и разговорам с Бейдигандом и Песнопевцем и почти не знаком был с другими горожанами, посему с присущим ему вниманием рассматривал пришедших в этот час к храму. Здесь были люди разного возраста, старцы и дети, юноши и зрелые мужи, женщины и молодые девушки. Всех их отличало благородство лиц и ясность глаз, опрятность в одежде и спокойное достоинство, являющее себя даже в детских играх.

Торжество началось колокольным звоном. И в этот миг, взглянув на стоящих на противоположном конце небольшой площадки перед воротами храма, Хорса встретил тот единственный, незабываемый взгляд, который краток, как молния, жесток и сух, как щелчок тетивы арбалета, и синь, как небо. Взгляд голубых глаз из-под шапки светло-рыжих вьющихся волос, разом остановивший и заглушивший все вокруг, кроме одинокого стука сердца. Все пропало: краски, линии, люди, здание…

Не было ни оторопи, ни печали. И она исчезла, заслоненная другими, но стало ясно, что этот взгляд был из тех, не пойти за коим значило бы пропустить между пальцев целую жизнь. Пропустить такой взгляд значило отдать жизнь чему угодно: подвигам, скитаниям, книгам, песням, стихам и просто суете, но при этом закрыть, остановить сердце, потушить его навеки, притом собственной рукой, и вечно хранить потом боль от ожога.

Хорса снова чувствовал себя так, будто ему было шестнадцать или семнадцать. Как зачарованный бродил он весь день по яблоневым садам, росшим в теплой, со всех сторон закрытой от ветра ложбине позади Башенного холма — того, на склоне коего разместилась часовня. Бродил в надежде встретить ее. Откуда ему было знать, что мудрый Тэн И уже понял, что происходит, и там, у храма, заметил, куда смотрит Хорса, и успел поймать этот самый единственный взгляд. Кхитаец промолчал. Он знал, что случится следом, и знал, что этому не помешать.

Хорса же бродил садами в неизъяснимой надежде и пел о давних днях великого вождя Виттигиса. Черном Змее гандеров и прекрасной деве, жене вождя. И — о чудо! — он увидел ее шедшей вниз по склону, туда, где на дне лощины был тихий задумчивый пруд.

Она была облачена в нежно-зеленую с серебром мантию, и рыжие локоны ее едва трогал, играя, легкий ветер. Хорса молча смотрел на нее, но испугался, что она уйдет, и, не зная ее имени, позвал: «Видумави!» — что значило на языке гандеров «лесная дева».

Девушка заметила его и улыбнулась.

— Кто ты? И почему я не видела тебя раньше? — спросила она на языке атлантов, а Хорса выучил этот язык, будучи во Фрогхамоке, и смог ответить.

— Я Хорса, из народа гандеров, друг Конана, короля Аквилонии, и граф. Лишь несколько дней назад прибыл я с материка на карре Бейдиганда Справедливого.

И тут он понял, что все его титулы, подвиги и заслуги ничего не значат перед ее достоинством и красотой. Но она лишь весело рассмеялась и молвила:

— Что ж, уже давно никто не являлся к нам из земель Восхода. Мой народ живет все больше памятью о давних днях. Тем интереснее будет наша беседа. Ты ведь расскажешь мне о своей стране? А я поведаю тебе о прошлом.

Хорса невольно подивился ее словам: она, казалась, едва ли не младше его, но она посмотрела ему в глаза и сказала:

— Не удивляйся! Разве тебе не говорили, что время на Островах течет иначе?

И Хорса смутился, ибо увидел в этих глазах свет и мудрость многих дней…

Он без утайки рассказал бы Бриану обо всем, но тут на шестигранной башенке храма ударил гонг, а смотритель причала возвестил:

— Лодка Ллейра в заливе! А с ним некий могучий муж!

Взоры всех обратились на залив.

Черная карра под парусом легко и быстро бежала к причалу, разрезая медленные воды. В ней сидели двое: рыжеволосый высокий и стройный муж, ликом подобный Песнопевцу, и второй, на руле: огромного роста, черноволосый, с резкими чертами мужественного, словно из гранита высеченного лица.

— Король! Да здравствует король Конан! — закричали разом пять человек.

Человек на руле привстал, заслонился ладонью от солнца и посмотрел пристально на берег.

— А вы-то все что здесь делаете? — грянул могучий хриплый бас. — Не на кого королевство оставить! Одному только Публио и можно доверять!

Ллейр и Конан спустили парус и ловко подвели карру к пристани. Король Аквилонии вышел на берег Зеленого острова.

Тут же из дворца, привлеченные криками, выбежали Озимандия, Сотти и Евсевий. Следом быстрым шагом вышел Песнопевец.

Всем подряд, не исключая Сотти и Конти, пришлось попробовать на себе крепость дружеских объятий короля. После Конан подошел к черному дракону.

— Здравствуй, друг, — молвил король. — Я не чаял встретить тебя здесь, а потому вдвойне благодарен за помощь.

— Почему не позвал ты меня в трудный час? Или решил, что я не помощник тебе в обуздании такого скакуна, как Закатный океан?

— Прости, — отвечал Конан. — Твой перстень всегда со мной, но поначалу мой замысел виделся мне лишь мелкой людской затеей, не стоящей твоего внимания. Только ныне открылось мне, сколь великие силы пришлось и придется еще пробудить, дабы воплощение замысла моего — а ныне, как я вижу, и замысла высших сил — не стало бесплодной и пустой победой.

От удивления Евсевий открыл рот: таким он короля еще не видел, и, что важнее всего, не слышал. Эта перемена не ускользнула, конечно, и от взгляда дракона.

— Должно быть, беседы с Ллейром изменили нечто в тебе, — изрек змей, и в голосе его неожиданно появилась добрая усмешка. — Не будем виниться друг перед другом. Силы, в дела коих мы вмешались, и вправду слишком велики, чтобы посвящать словоблудию драгоценное время. Знай же, что твои люди не теряли его даром. Они прошли подземной рекой, что насквозь пронизывает древние горы, находящиеся в сердце страны пиктов, и добыли там один из ключей к тайнам Океана.

Конан не переменился в лице, но известие это явно заставило короля принять некое решение.

— Как выглядит этот ключ? — спросил он.

— Это свиток с древними письменами. — Песнопевец выступил вперед. — Один из трех. Я рассказал достойному Евсевию и Озимандии о его значении и свойствах. Уже с ним одним ты сможешь осуществить свой замысел. Но тебе следует торопиться.

— Я знаю, Песнопевец, — ответил Конан. — И знаю немного о тебе, ибо Ллейр рассказал мне. Но ты ошибаешься, говоря, что свиток у нас один. Вот второй ключ.

С этими словами король вытащил из-за пазухи черный кувшин. Печать на сосуде была вскрыта, и Конан вынул из него туго свернутый пергамент.

— Это я нашел, когда разрубил пополам тело гигантского крагена, посаженного словно пса охранять эту тайну до возвращения Врага, — молвил он, отдавая свиток Песнопевцу.

— Не будь на меня в обиде, Ллейр, — обратился киммериец к своему спутнику. — Я не забыл твои слова о тайне, ты же пребывал в горести о погибшем Ойсине и не вспомнил о ней. Не сознавая полностью значения свитка, я думал оставить его у себя, а потом показать Озимандии, ибо считал, что пергамент этот может оказаться мне полезен. Волей Крома — или Митры — так и вышло. Но вижу теперь, что здесь действительно собрались те, кто ведает больше меня. Свиток отныне ваш.

— Нет, свиток — твой, — ответил Ллейр. — Не стоит оправдываться: мы вместе победили крагена, а ключ нашел ты. Я помнил о нем, но посчитал, что на Касситеридах его нет. Он явился тебе, и, значит, тебе суждено распорядиться им.

— Мы — дракон, Ллейр и я — уже говорили не раз, что наше время давно миновало, и долг наш — дождаться достойного, кто мог бы владеть ключами по праву чести и дел, им свершенных, — продолжил Песнопевец, осмотрев свиток и возвращая его Конану. — Твой черед настал. Тебе и твоим доблестным воинам дорога на Острова отныне открыта, и мы еще сможем встретиться, если пожелаешь, и знаю, что так будет. Но теперь ты должен спешить. Готов ли ты? — обратился он на сей раз к дракону.

— Да, — изрек змей, расправляя крылья. — Путь до Аргоса не близок, и лишь к ночи увидим мы берег материка. Садитесь же в корзину, ибо все готово.

— Вот это да! — не сдержал восхищения король. — Представляю себе физиономии Фердруго и Мило, когда я явлюсь к ним на летающем драконе!

— Это будет потеха! — поддержал Конана Майлдаф. — Но прежде мы хотели вызволить из плена графиню Этайн…

— Как, Этайн похитили?! — Король говорил негромко, но все почувствовали мигом закипевшую в нем ярость. — Бьюсь об заклад, что здесь поработал Асгалун! Это так?

— Увы! — проскрипел Озимандия. — Они купили жреца Золотого Павлина, и тот исполнил поручение. Но они просчитались: кто же знал, что твой корабль не придет в Мессантию вовремя, а если и вовремя, то без тебя? Этот молодой ученый, — маг указал на хранившего молчание Меццо, — случайно оказался в доме, куда заточили графиню, и проделал путь от Восточного Аргоса до Тарантии лишь для того, чтобы принести весть от женщины, которую он даже не лицезрел, а только слышал. На счастье именно в этот день вернулись и Евсевий с Майлдафом.

— Мы прежде летим за Этайн, — твердо сказал Конан. — Фердруго и Мило потерпят, они еще не такие старые, чтобы спешить к их одру за завещанием. И Океан подождет, у него в запасе по меньшей мере вечность. А саббатейцу, если поймаю, я ощиплю его золотые перья! Мы отправляемся!

Прощание было кратким, ибо все были готовы к пути и надеялись еще возвратиться сюда. Немногие вещи Хорсы, Тэн И и Касталиуса мигом погрузили в корзину. Дракон взмахнул крылами, тяжелой трусцой разбежался по лугу и оторвался от земли. Описав круг, он подхватил когтями корзину и взмыл с нею высоко в прозрачный воздух.

Стоявшие внизу Песнопевец, Ллейр, Бейдиганд и другие жители Гленллана провожали их, кто молча, кто напутственными криками. Летящие в корзине отвечали им, и лишь Хорса оставался безмолвен. Тэн И заметил, как гандер смотрит туда, где мелькнул зеленый плащ и светло-рыжие прекрасные волосы. И увидел провожающий их быстрый взгляд удивительных голубых глаз.