"Николай Задонский. Последние годы Дениса Давыдова " - читать интересную книгу автора

- Выслушай сначала, а потом суди, - бросив сердитый взгляд на приятеля,
сказал Давыдов. - Команду мне под разными предлогами, один кривее другого,
барон так и не возвратил...
- Как! И приказ Кутузова не помог?
- Михаила Илларионович в это время, к моему несчастью, скончался...
Жаловаться на барона было некому. Спасибо, что кое-как удалось перейти под
начальство Милорадовича. Он мое усердие и опыт ценил, поручения давал самые
опасные, следственно, и самые лестные. Я не выходил из-под огня. Дрался под
Пределем, под Этсдорфом, под Бауценом, под Рейхенбахом. Милорадович не раз
благодарил меня за славную службу, представлял к чину и орденам, однако
представления его неизменно высшим начальством отвергались... Мало того!
Меня вновь решили унизить. Русского полковника, боевого командира, отдают с
двумя казачьими полками под командование полковника австрийской гарнизонной
службы Менсдорфа...
- Черт знает какая пакость! - возмутился Вяземский. - Как же ты
выбрался из этой истории?
- Никак, - пожал плечами Давыдов. - Время, брат, не такое было, чтоб
роптать. Французы отступали к Рейну, мы шли по пятам. Стычки каждый день.
Законопачивать саблю и ножны не приходилось. Я был в сражениях под Люценом,
иод Альтембургом, под Хемницем, под Науембургом и под Лейпцигом. Тут
встретил Матвея Ивановича Платова. Он предложил блистательное дело -
командовать его авангардом. Но высшее начальство, конечно, не допустило. Я
продолжал таскать каштаны из огня для австрийца. Менсдорф получал награды,
меня обходили. За всю кампанию тринадцатого года, ничего, кроме шишек.
Разберись, где тут случайность?
Давыдов встал, выпил еще рюмку водки, прошелся по кабинету, потом
продолжал:
- Семнадцатого января четырнадцатого года при Ларотьере я наголову
разгромил пехотную бригаду противника. Этого нельзя было замолчать. Мне дали
чин генерал-майора... И более ничем не награждали, хотя до самого Парижа,
командуя гусарской дивизией, я постоянно находился в самом пекле жестоких
битв. Монмираль, Шатотьери, Эстерне, Краон и Лаон... Моя дивизия нигде не
посрамила чести русского оружия, одной из первых вошла в Париж... И теперь,
что же? Высоким особам мало унижений, коим я был подвергнут... Меня лишают
единственной награды, заслуженной на полях брани. Гнусно!
Давыдов опять зашагал по кабинету. Негодование, видимо, захватило его с
новой силой.
- Я не понимаю одного, - сказал Вяземский, - кто же все-таки из высоких
особ тебе так пакостит?
Давыдов резко повернулся к нему лицом. Горячие глаза гневно вспыхнули.
- Кто, кто! - сердито повторил он. - Государь! Александр Павлович! Вот
кто!
Вяземский невольно покраснел. Он находился еще под обаянием царя.
Разочаровываться было неприятно и тяжело.
- Ну, уж это ты, кажется, напрасно, - произнес он неуверенно. -
Государь мягок и благороден...
- Для кого как! - обрезал Давыдов. - А меня он давно не любит. Басен
забыть не может. А того хуже, что чужеземцами и гатчинскими парадирами себя
окружил. Эти всю жизнь по мне, как клопы, ползают. Знают о неприязни
государя, ну и творят со мной, что хотят, и жалят, гады...