"Леонид Юзефович. Песчаные всадники (Повесть) [B]" - читать интересную книгу автора

вам придется кое в чем изменить свои взгляды.
Поднявшись, Роман Федорович пригласил гостя пройти в соседнюю
комнату. Шустов отодвинул ситцевую занавеску и замер, пораженный, -
посреди комнаты ослепительно отливала свежей позолотой бронзовая статуя
Будды высотой аршина в полтора, стоящая прямо на полу.
- Это мой дар кяхтинской городской думе. Вы ведь член думы?
- Был, - ответил Шустов, - когда дума была.
- Вот и отлично. Поставите в зале заседаний.
- Никогда! - шепотом проговорил Шустов и, не, прощаясь, пошел прочь.
Слышно было, как он зычно харкнул на крыльце.
Когда Унгерн рассказал об этом Цырен-Доржи, тот сказал:
- Вам следовало отвечать так: бог у всех один, только веры разные.
Но Унгерн был не из тех людей, которые способны утешаться
умозрительными спекуляциями. Ночью, напившись, он плакал на плече у
даурской казачки Степаниды, потом вскочил, голый, схватил пистолет и
всадил всю обойму в грудь бронзовому Будде. На металле остались вмятины,
пули, рикошетируя, разнесли стекла в двух окнах, разбили фарфоровую вазу и
зеркало.
Далеко за полночь Роман Федорович лежал под боком у тихо посапывающей
Степаниды и думал о том, что он, в сущности, похож не только на
Чингисхана, но и на Александра Македонского. Тот тоже носил восточные
одежды и рядом со статуями эллинских богов ставил туземных идолов. За это
его осуждали недальновидные соотечественники. Вот и Шустов не понимает,
что, если победят красные, не будет никого - ни Христа, ни Будды.
Повторяю: все это лишь комментарий, затянувшееся предисловие к той
истории, которую рассказал мне Больжи. Но было бы ошибкой думать, будто я
привел здесь только широко известные факты. В том-то и дело, что многие
события, происшедшие до того, как барон Унгерн очутился в улусе
Хара-Шулун, можно восстановить, лишь опираясь на рассказ Больжи.
Но для того, чтобы это понять, мне понадобилось несколько лет. А
тогда, летом семидесятого, я узнал от Больжи следующее: во время
наступления Унгерна сотня подъесаула Ергонова без боя вступила в
Хара-Шулун. Здесь Ергонов насильно мобилизовал тридцать лошадей и восемь
взрослых мужчин. Среди них были отец Больжи и его старший брат Жоргал.
Больжи хорошо помнил, как они уезжали, хотя ему было в ту пору всего
восемь лет. Мать стояла у дороги, и отец все время оглядывался на нее,
махал рукой, что-то кричал, а Жоргал как сел в седло, так и поехал, ни
разу не обернувшись, - молодой был, горячий, глупый, не хотел
оглядываться.


В последних числах мая 1921 года белогвардейские войска Унгерна
вторглись в пределы Дальневосточной республики в районе Кяхты. Но
бронзовому Будде не суждено было украсить собой зал заседаний кяхтинской
городской думы. 3 июня отступила на юг колонна генерала Резухина,
разбитого под станицей Желтуринской. Еще раньше бежали от Маймачена чахары
Баяр-гуна, а через неделю сам Роман Федорович, столкнувшись в ночном бою с
частями Народно-революционной армии ДВР и партизанами Щетинкина, ушел
обратно в Монголию. Но через полтора месяца, когда экспедиционный корпус
5-й армии и цирики Сухэ-Батора уже заняли Ургу, он вновь пересек границу,