"Зиновый Юрьев. Черный Яша (Сборник "Операция на совести")" - читать интересную книгу автора

аппарат. В короткую долю секунды я понимаю игроков, поставивших на карту
имение, последнюю копейку, жизнь. Они открывают карты мучительно медленно,
потому что, пока ты не знаешь правды, можно надеяться. Факты для надежды,
что святая вода для нечистой силы. Я думаю об этой чепухе, потому что
боюсь скосить глаза. Всю жизнь я был трусоват. Хоть и не новая для меня,
мысль эта пронзает мозг своей жестокой правдой, и от этой правды я смотрю
на бумагу.
На бумаге одно коротенькое слово: "Нет".
Я взрываюсь, как лопается глубоководная рыба, мгновенно вытащенная на
поверхность. Все, что было зажато внутри, вырывается наружу. Глазе
застилают слезы.
Я вскакиваю. Я реву. Я кричу. Я не знаю, что кричу.
В комнату врывается Татьяна Николаевна. В глазах ее ужас.
- Толенька, милый, что с вами? - жалобно вопрошает она. Я хочу что-то
объяснить ей, что-то сказать, успокоить ее, но не могу остановить странный
торжествующий крик.
И тогда я показываю ей рукой на печатающий аппарат. Она подскочила к
нему, мгновенно поняла, в чем дело, запричитала. Сотни поколений ее
деревенских предков научили ее этому искусству, о котором она не имела ни
малейшего представления.
И не важно, что они причитали при виде сына или мужа, живым
возвратившегося с войны, а она причитала при рождении первого в мире
искусственного разума.
Она бросилась мне на шею, я обнял ее, и мы пустились в медленный вальс
по комнате триста шестнадцать. Я задел локтем осциллограф, и он с грохотом
упал на пол, остро брызнув мелкими стеклянными осколками. Они были
прекрасны, эти осколки, и они хрустели под нашими ногами, и мир был тепел,
прекрасен и скрыт волшебным туманом, из которого вдруг появился Федя,
крикнул "ура", вскочил зачем-то на стул, вспрыгнул со стула на стол, еще
раз крикнул "ура" и сорвал с шеи лиловый галстук. Было страшно и смешно
смотреть, как Федя размахивает засаленной лиловой тряпкой, и только при
виде ее в Фединой руке, а не на шее, я по-настоящему поверил, что нечто
действительно необычное случилось восьмого восьмого восемьдесят восьмого.
Из клубящегося сказочного тумана вынырнула долговязая фигура нашего
инженера Германа Афанасьевича. В руках у него была колба с бесцветной
жидкостью.
- Ура! - рявкнул он. - Отметим, отметим, отметим! - Последние три слова
он пропел неожиданным тенором на мотив "Три карты, три карты, три карты"
из "Пиковой дамы".
Туман походил на цилиндр фокусника, из которого достают кроликов.
Очередным кроликом оказался наш завлаб. Странно, однако же, устроены люди.
Сергея Леонидовича нисколько не поразил руководитель группы, танцующий
медленный вальс на разбитом осциллографе со своим младшим научным
сотрудником. Его внимание не привлек и старший лаборант, методично
подпрыгивающий на столе и с криками "ура" размахивающий галстуком. Его
внимание привлекла склянка со спиртом в руках Германа Афанасьевича.
- Что это значит, Герман Афанасьевич? - строго молвил завлаб. - Вы
разве не читали приказ по институту об упорядочении расхода спирта?
- Чи-тал, чи-и-тал, чи-и-и-тал! - все тем же оперным речигтивом пропел
инженер и вдруг добавил совершенно нормальным голосом: - Неужели же мы