"Карл Густав Юнг. О становлении личности" - читать интересную книгу автора

свидетельствует о том чрезвычайном почтении, с которым человечество
относится к этим героям, а тем самым к идеалу становления личности. Если
сегодня и кажется, будто слепое и разрушительное преобладание бессмысленных
коллективных сил вытеснило идеал личности на задний план, то это лишь
преходящее неповиновение превосходящей силе истории. Если однажды -
благодаря революционным, неисторическим, а потому и некультурным
наклонностям новейшей генерации - традиция оказалась сильно подорванной, то
герои все равно ищутся и находятся. Даже большевизм, радикализм которого не
оставляет желать лучшего, забальзамировал Ленина, а из Карла Маркса сделал
спасителя. Идеал личности - неискоренимая потребность человеческой души,
которая защищает его с тем большим фанатизмом, чем более он неуклюж. Даже
культ цезарей был превратно понятым культом личности, а современный
протестантизм, критическая теология которого все больше и больше ведет к
упразднению божественности Христа, нашел свое последнее прибежище в личности
Христа.

Да, великие и таинственные дела творятся вокруг того, что называют
"личностью". Все, что можно об этом сказать, всегда на удивление
неудовлетворительно и неадекватно и всегда чревато тем, что дискуссия
заглохнет в сколь чрезмерной, столь и пустой болтовне. Даже понятие
"личность" в обычном словоупотреблении столь расплывчатое и с таким трудом
поддающееся определению слово, что едва ли найдутся двое, которые вкладывают
в него один и тот же смысл. Когда я здесь предлагаю определенный подход, то
не воображаю, будто тем самым сказал последнее слово. Я хотел бы все то, что
здесь сказано, рассматривать только как попытку приблизиться к проблеме
личности, не притязая на ее решение. Собственно, я охотнее толковал бы свою
попытку как описание психологической проблемы личности. Обычные
психологические приемчики и припарки дают здесь небольшую осечку, точно так
же как и в проблеме гениальности и творчества. Апелляция к семейной
наследственности или среде и вовсе не удается: столь любимый сегодня
романтизм детства теряется, мягко говоря, в чем-то ему несвойственном;
попытка искать объяснение в нужде - "нет денег, болел" и т.д. - увязла в
чем-то внешнем. Всюду привходит нечто иррациональное и нерационализируемое -
какие-нибудь "Бог из машины" или "прибежище неведения", эта пресловутая
кличка бога. Кажется, проблема здесь посягает на сверхчеловеческую область,
которой уже давным-давно было присвоено какое-либо божественное имя.
Очевидно, мне следовало бы упомянуть о голосе глубин, о предназначении и
обозначить его как всесильное объективно-психическое, чтобы охарактеризовать
его в соответствии с его действием в становящейся личности, а иногда как
субъективное проявление. Мефистофель персонифицирован в "Фаусте" не только
потому, что драматически или сценически это выгоднее, чем если бы Фауст сам
себя поучал или изображал на стене своего собственного беса. Первые слова
"Посвящения": "Вы снова близко, реющие тени" - не просто эстетический
эффект. Это как бы конкретизация дьявола, признание объективности
психического опыта; едва слышная исповедь в том, что это все-таки именно так
и было, само по себе, а не по субъективному желанию, опасению или
благоусмотрению. Конечно, только глупец, вероятно, может здесь подумать о
привидениях, однако, сдается, некое подобие первобытного глупца всегда ждет
своего часа под поверхностью разумного будничного сознания.