"Маргерит Юрсенар. Алексис или Рассуждение о тщетной борьбе" - читать интересную книгу автора

оправдаться. Я не настолько безумен, чтобы желать, чтобы меня одобрили, я не
прошу даже, чтобы со мной примирились, - это означало бы требовать слишком
многого. Я хочу только, чтобы меня поняли. Конечно, это одно то же, а
значит, я хочу многого. Но Вы так щедро одарили меня в мелочах, что я почти
вправе ждать от Вас понимания в главном.
Я не хочу, чтобы Вы представляли себе меня более одиноким, чем я был на
самом деле. Иногда у меня появлялись товарищи - я имею в виду сверстников.
Обычно это случалось по большим праздникам, когда к нам съезжалось много
народу. Среди гостей бывали и дети, зачастую мне незнакомые. Случалось это и
когда мы всей семьей выезжали в гости по случаю дня рождения какого-нибудь
дальнего родственника, который и впрямь, казалось, существовал только раз в
году, потому что только в этот день о нем и вспоминали. Почти все дети были
такими же робкими, как я сам, поэтому веселых игр мы не затевали, но
попадались среди них и забияки, такие неугомонные, что мне хотелось, чтобы
они поскорей уехали, и другие, не менее проказливые, которые тоже могли меня
обидеть, но я не роптал, потому что обидчик был хорош собой и у него был
красивый голос. А я говорил Вам, что ребенком был очень чувствителен к
красоте. Я уже предощущал, что красота и наслаждение, ею доставляемое, стоят
всех жертв и даже всех унижений. От природы я был смиренным. По-моему, я
блаженствовал, позволяя себя тиранить. Мне нравилось, что я не так красив,
как мои друзья, я был счастлив, что могу на них смотреть, больше я ни о чем
не помышлял. Я был счастлив, что люблю их, мне даже не приходило в голову
желать, чтобы они любили меня. Любовь (простите меня, дорогая) - это
чувство, которое в дальнейшей жизни мне испытать не довелось; нужно обладать
слишком многими достоинствами, чтобы быть на него способным. Удивляюсь, что
в детстве я верил в эту страсть, такую тщетную и почти всегда обманчивую,
без которой вполне может обойтись даже вожделение. Но у детей любовь -
составная часть их искренности: они воображают, будто любят, ибо не
замечают, что вожделеют. Мои встречи с друзьями были редкими - ведь поводы
для них представлялись не часто. Может, поэтому наши отношения оставались
невинными. Мои друзья уезжали к себе домой, или мы сами возвращались
восвояси, и одиночество снова вступало в свои права. Мне хотелось написать
друзьям, но я не умел писать без ошибок и поэтому письма не отсылал. К тому
же мне нечего было сказать. Ревность - дурное чувство, но детям следует его
простить, ведь его жертвой становятся многие разумные взрослые. Я очень
сильно страдал от ревности, тем более что в ней не признавался. Я уже
понимал, что в дружбе ревности места нет, и со страхом начинал чувствовать
себя виноватым. Впрочем, все, что я Вам сейчас рассказываю, конечно, смешно:
всем детям знакомы подобные чувства. Нелепо, не правда ли, усматривать в
этом серьезную опасность?
Воспитали меня женщины. Я был младшим сыном в многодетной семье,
болезненным от рождения ребенком; моя мать и сестры были не слишком
счастливы; этих причин хватало, чтобы меня любили. В женской нежности
столько доброты, что мне долго казалось, я вправе возблагодарить Бога. Наша
суровая жизнь внешне была холодной; сначала мы все боялись отца, потом
старших братьев, а ничто так не сближает людей, как общий страх. Моя мать и
сестры не были склонны к открытому проявлению чувств; их присутствие было
подобно приглушенному свечению невысокой лампы - она дает мало света, но
этот равномерный свет разгоняет мрак, и ты уже не чувствуешь себя совсем
одиноким. Трудно выразить, как успокоительно действует на нервного ребенка,