"Йоханнес Вильгельм Йенсен. Падение короля" - читать интересную книгу автора

свободой восемнадцатилетнего существа: казалось, она излучает душевное
равновесие, свойственное юности. Миккель хорошо понимал, почему Отто Иверсен
готов весь мир перевернуть, чтобы ее добиться, - что же, тем легче зато
будет повергнуть его в пучину горя. И Миккель облек свое сердце в броню
твердой решимости.
- Вот бы тебе жениться на Анне-Метте, - сказал, как будто в шутку,
старый Тегер на обратном пути. - Вы бы подошли друг другу. Не мое дело,
конечно. Впрочем, Йенс Сивертсен за деньгой не гонится. Я бы и не мог дать
тебе очень много на обзаведение. А не то, глядишь поехали бы вы с
Анной-Меттой в Рим: помнишь, ты говорил об этом. Йенс Сивертсен в свое время
отвез в город на продажу не одну тысячу копченых угрей.
Но видя, что Миккелю его шуточки явно не по душе, старый Тегер умолк.
Однако немного погодя размечтавшийся старик все же дорисовал эту картину
следующим замечанием:
- Анна-Метта - девка что надо. Говорят, правда, будто у них там любовь.
Что это значит, ты, может, по молодости лет еще не совсем понимаешь. Но
всякому видно, что она и по сей день непочатая... Вот так-то, Миккель,
сынок, давай, что ли, поторопимся, домой пора.


ТОМЛЕНИЕ

Итак, Миккель воротился туда, откуда все началось, - он снова жил под
отчей кровлей. Просыпаясь ночью, он, как бывало, видел в отдушине над
головой три большие звезды и слышал, как скрипят, оседая, стропила.
Потрескивало гнилое дерево - это сверлил его жук-точильщик; за стеною
привычно шумел ночной ветер, - родные милые звуки. Больше ничто не нарушало
тишину, которая царила на небе и на земле; от этой тишины у Миккеля шумело в
ушах, и некуда было деваться от непрестанного звона, и гула, и клокотания.
Прежде, в детстве, он пробуждался порой от младенчески крепкого сна и
слушал, как вскипает в бурлящем котле тишина, и в его мыслях тогда рисовался
образ вечного странника, который все едет и едет своим мимоезжим путем, и
тихо скользят полозья по бесконечным сугробам, и долетает порой издалека
тонкий и жалобный звон одиноких бубенцов. Подчас Миккелю снилось, что это
лебеди кличут на фьорде; так стало казаться ему с тех пор, как однажды зимой
он услыхал среди волн льдисто-звонкие их голоса.
И вот опять Миккель услышал тишину, и она была совсем не такая, как в
детстве, а сильная и певучая, и какие-то глухие переливы слышались в ее
глубине, от которых ему сделалось страшно. Это напоминали о себе восемь лет
неприкаянной и бездомной жизни, восемь лет смертельной, ничем не заполненной
пустоты трубили ему в уши свой неумолчный псалом.
И однажды в ночь ему вдруг с неслыханной тяжкой уверенностью пала на
душу мысль, что отныне этот нарастающий гул пустоты будет преследовать его
всю жизнь, пока однажды не взревет нарастающим пушечным воем, не грохнет
единым ужасным разрывом, от которого треснет его голова, и тогда страшный
смерч сметет его в окаянную прорву.
И Миккеля потянуло прочь из родного дома.
- Что-то ты заскучал, как я погляжу, - сказал Тегер. - Сходил бы в море
на рыбалку, успокоительное это занятие. Либо с Йенсом на пару, а не то бери
плоскодонку да позови с собой старичка Берре, он хоть и дурачок, а на