"Брет Истон Эллис. Информаторы" - читать интересную книгу автора

усаживает нас, и Мартин принимается болтать про лекции в Лос-анджелесском
универе, про то, как он сердит на родителей - без предупреждения завалились
к нему в Вествуд, а отчим устраивает у Чейзена ужин и зовет его, а Мартин не
хочет на ужин, который отчим устраивает у Чейзена, и как утомительно словами
перебрасываться.
Смотрю в окно - возле "роллс-ройса" стоит швейцар-испанец, заглядывает
внутрь, бормочет. Мартин жалуется на свой "БМВ" и какая дорогая страховка,
но тут я его прерываю:
- Ты зачем домой звонил?
- С тобой поговорить. Все отменить хотел.
- Не звони домой.
- Почему? Там кому-то есть дело?
Я закуриваю.
Он кладет вилку на стол и отворачивается.
- Мы едим в "Куполе", - говорит он. - Ну то есть... господи боже.
- Нормально? - спрашиваю я.
- Ага. Нормально.
Прошу счет, плачу, а потом отправляюсь вместе с Мартином к нему в
Вествуд, мы занимаемся сексом, и я дарю Мартину тропический шлем.

Лежу в шезлонге у бассейна. Рядом грудой навалены "Вог", и
"Лос-Анджелес", и секция "Календарь" из "Лос-Анджелес Тайме", но читать я не
могу, цвет бассейна оттягивает взгляд от букв, и я жадно смотрю в
аквамариновую воду. Хочется поплавать, но по такой жаре вода слишком теплая,
а доктор Нова не советует принимать либриум, а потом плескаться в воде.
Служитель чистит бассейн. Очень молодой, загорелый, светловолосый, без
рубашки, в тугих белых джинсах, и когда он наклоняется потрогать воду, мышцы
на спине слегка перекатываются под гладкой, чистой, загорелой кожей. Он
принес с собой магнитофон, тот стоит возле джакузи, кто-то поет "Наша любовь
в опасности", и я надеюсь, что шелест пальмовых листьев на теплом ветру
унесет музыку во двор к Саттонсам. Я увлеченно наблюдаю: как сосредоточен
служитель, как тихо движется вода, когда он тащит сквозь нее сеть, как он
эту сеть опустошает - в ней листья и разноцветные стрекозы, видимо,
замусорили сверкающую поверхность. Служитель открывает сток, мышцы на руках
изгибаются - чуть-чуть, лишь на секунду. И я парализованно гляжу, как он
сует руку в круглое отверстие, тащит оттуда что-то, мышцы снова напрягаются
на мгновение, очерченные солнцем светлые волосы шевелятся на ветру, я слегка
ерзаю в шезлонге, но глаз не отвожу.
Служитель уже вынимает руку из стока, вытягивает две большие серые
тряпки, с них капает, он роняет их на бетон и смотрит. Долго-долго эти
тряпки разглядывает. И шагает в мою сторону. Какой-то миг я паникую,
поправляю черные очки, беру масло для загара. Служитель идет медленно, все
залито солнцем, я вытягиваю ноги, втираю масло в бедра изнутри, в ноги, в
колени, в икры. Служитель стоит надо мной. Я приняла валиум - от него все
плывет, пейзаж колышется неспешными волнами. На лицо падает тень, и я могу
поднять голову и посмотреть на служителя, из магнитофона кричат: "Наша
любовь в опасности", а служитель открывает рот - губы полные, белые зубы,
чистые, ровные, и мне так нужно, чтобы он попросил меня пойти в белый пикап,
что стоит в конце аллеи, приказал мне поехать в пустыню вместе с ним. Его
пахнущие хлоркой руки станут втирать масло мне в спину, в живот, в шею, он