"Лео Яковлев. Голубое и розовое, или Лекарство от импотенции " - читать интересную книгу автора

Такие вот воспоминания шли на меня сплошным потоком, и я возвращался
после своих прогулок в еще большей печали, чем уходил. Это меня сильно
расстраивало, и я решил, что успокоительные прогулки мне следует совершать в
местах, не связанных с моим прошлым, а еще лучше - там, где во времена моей
юности шумел камыш. Для начала я решил прогуляться по барахолке, известной,
как пишут журналисты, далеко за пределами нашего города Энска. Возникла эта
барахолка именно там, где камыш шумел еще каких-нибудь десять лет назад, а
может быть даже и позже - на левом низком берегу одной из пяти вонючих
энских речушек. Впрочем, во времена доисторические, задолго до исторического
материализма, эти речки, видимо, бывали весьма грозными. Во всяком случае,
на землях, отданных под барахолку сохранились следы былых разливов в ширину
более километра, и рынок располагался на древней круче, эти разливы
останавливавшей.
Среди людей "интеллигентных" это торговое предприятие именовалось
"Энский оптовый рынок", в народе же он носил имя известного в годы моей
юности местного звездочета. Его обсерватория размещалась в Университетском
саду, и он частенько, устав, по всей вероятности, от своих инопланетных
наблюдений, отдыхал на "общественных" скамейках за пределами своей
огражденной территории, добрым взглядом провожая спешащих по дорожкам по
своим земным делам людей, еще не ощущавших в те годы своей зависимости от
звезд в такой степени, как сейчас. От звездочета же, как я позже понял,
исходил такой поток доброй энергии, что я, когда видел его в саду,
расположенном близ моего института, старался, тогда еще безотчетно, хоть
полчаса тихо посидеть на краю занятой им скамьи. Собираясь на рынок, я
вспомнил свои с ним молчаливые встречи, и подумал, что если бы тогда вдруг
перед нами предстал какой-нибудь прорицатель и предрек, что имя этого
ученого старика через полвека будет носить огромный базар, мы оба бы
смеялись тогда до упаду. Но так случилось, и случилось лишь потому, что из
уважения к своему известному земляку город назвал его именем станцию
метрополитена, и уже от нее это имя перешло на соседствующие с этой станцией
торговые ряды.
И вот я впервые приехал на "Энский оптовый рынок", представший передо
мной, как праздник жизни, напомнив о Янгикурганском, Кокандском, Худжандском
и других среднеазиатских базарах с шумным обилием людей с канатоходцами с
тяжелыми штангами-балансирами в руках, спокойно и безо всякой страховки
шествующими под звон бубнов по тросам, растянутым между столбами прямо над
торгующими и покупателями, со сладкой "мешалдой" - густой пеной из светлой
патоки, взбитой на мыльном корне, острыми сырными шариками, халвой и другими
чудесами. И здесь, на этом шумном рынке, невозвратное и, казалось бы, совсем
забытое прошлое меня настигло!
В задумчивости я бродил по "национальным" площадкам этого чужого мне
базара - по "вьетнамской", "китайской", "корейской" и прочим, и вспоминал,
вспоминал...
И вдруг в эти мои воспоминания ворвалась тюркская речь. Сначала я
подумал, что она появилась как часть этих воспоминаний, озвучив мою память,
потом решил, что я уже забрел на азербайджанскую площадку, хотя выговор и
интонации услышанных мною фраз были явно не кавказскими. Все эти мысли
мгновенно пронеслись в моем мозгу, и я, наконец, посмотрел в ту сторону, где
шел этот громкий, рассчитанный на непонимание окружающих, разговор, и увидел
трех человек во вполне европейском одеянии, но со знакомыми мне бухарскими