"Вирджиния Вулф. Эссе" - читать интересную книгу автора

условностям, и тончайшие твои нервы, драгоценнейшие способности души
охватит оцепенение. Останется только внешний декорум при внутренней
пустоте; скука, бесчувственность, безразличие.
Если спросить этого великого мастера жизни, в чем его секрет, он, уж
конечно, посоветует удалиться во внутренние покои башни и, переворачивая
листы книги, следить, как одна за другой улетают в трубу легкие фантазии;
а управление миром предоставить другим. Затворничество и мечтания - вот
что, кажется, прежде всего должно значиться в его рецепте. Но нет, Монтень
вовсе не склонен давать недвусмысленные ответы. И невозможно добиться
толку от этого хитроумного, смеющегося меланхолика с задумчивыми,
недоумевающими глазами под тяжелыми приспущенными веками. Дело в том, что
деревенская жизнь, жизнь среди книг, овощей и цветов, невероятно скучна.
Он никак не мог убедить себя, что его зеленый горошек лучше горошка,
выращенного другими людьми. И больше всех на свете любил столицу - "со
всеми ее бородавками и родимыми пятнами". Что же до чтения, то он дольше
одного часа провести за книгой не мог, а с памятью у него было так
скверно, что, переходя из одной комнаты в другую, он забывал, за чем
пришел. Книжной премудростью человеку нечего гордиться, а что до успехов
естественных наук, то разве они велики? Он всегда знался с умными мужами,
его отец преклонялся перед ними, но Монтень заметил, что хотя у них бывают
светлые минуты, восторги и видения, однако обычно умники колеблются на
грани глупости. Понаблюдайте за собой: только что вы парили на высотах
духа, но вот уже разбитый стакан выводит вас из себя. Все крайности
опасны. Всегда лучше держаться середины дороги, общей колеи, пусть и
грязной. При письме следует выбирать слова попроще, избегать выспренности
и велеречивости - хотя, с другой стороны, поэзия дарит нам наслаждение, и
та проза лучше всего, которая содержит больше поэзии.
Так, стало быть, нам следует стремиться к простоте. Можно любить свою
комнату в башне, ее крашеные стены и глубокие книжные шкафы, но внизу, в
саду, работает человек, который утром похоронил отца, так вот, настоящей
жизнью живет, настоящим языком говорит именно этот человек и ему подобные,
а вовсе не ты. Что ж, в таком утверждении есть доля правды. На дальнем
конце стола иной раз идет очень меткий разговор. У непросвещенных людей
встречаются более ценные качества, чем у людей образованных. Но с другой
стороны, опять же, как отвратительна чернь, "мать невежества,
несправедливости и непостоянства. Мыслимо ли, чтобы жизнь мудреца зависела
от суда глупцов?". Их ум слаб, мягок и не способен к сопротивлению,
знания, которые им нужны, приходится им преподносить. Действительность,
как она есть, им не по зубам. Знать истину может только высокорожденная
душа - "I'ame bien nee". Кто же они, эти высокорожденные души, чьему
примеру мы бы с удовольствием последовали, если бы Монтень подробнее
просветил нас на их счет?
Но нет. "Я не наставляю; я рассказываю". Да и в конце концов, как ему
объяснить чужие души, когда он и о своей не может сказать ничего "просто и
основательно, без путаницы и неразберихи, в одном слове"; когда своя душа
для него что ни день становится все непостижимее и темнее? Пожалуй, одно
свойство, одно правило все-таки можно заметить: не следует устанавливать
никаких законов. Души, чьему примеру мы были бы рады следовать, например,
Этьен де ла Боэси, всегда отличались большой гибкостью. "Быть постоянно
обреченным на одно и то же - это не жизнь, а только существование". Законы