"Шломо Вульф. Обратимый рок" - читать интересную книгу автора

квартире во Владивостоке, где они дружили семьями. Посадить здесь гостью
можно было только на кровать. Тамара, восторженно глядя на Люду, села рядом,
а Фред - на кончик колченогого стула, как он сидел всегда, даже у себя вроде
бы дома, в положении незваного гостя, которому вот-вот укажут на дверь. Со
своей робкой улыбкой бедного родственника. Тамара, которая, напротив, всегда
и всюду чувствовала себя хозяйкой, объясняла такое поведение ее талантливого
и высокообразованного мужа его немецкой биографией. Дескать, его предки были
остзейскими баронами на русской службе с петровских еще времен. Но в
нынешнем веке они сначала были пришиблены почти до полного истребления
Великим Октябрем, а потом и вовсе сосланы в Казахстан и в Сибирь не менее
великим Сталиным. К тому же, сам Фред в детстве, естественно, играл в
войнушку, причем, конечно, немца, которого грех было не унизить и не побить
заодно. Тамаркиной родне тоже досталось от властей. Ее деда, собравшего в
годы войны в своем Еврейском Антифашистском комитете больше денег, чем все
советские колхозы вместе взятые, прикончили в 1948 году за космополитизм и
вообще идиш вместо великого и могучего в семье, сосланной тут же в Бухару.
"Эти хуже фашистов, - сказал ей дед перед арестом. - На тех я хоть не
работал, а этим всю свою душу отдал... А результат тот же - стенка." Девочка
все запомнила. Чего не поняла - домыслила. И когда судьба столкнула ее с
чистокровным немцем, сама его соблазнила, покорила неистребимым
темпераментом и самоуверенностью. "Иная у нас генетика, - говорила она
Фреду. - Мы привыкли к периодическим истребительным компаниям. И к
возрождению. А вы - наоборот, привыкли других истреблять. Вот вы и скисли,
когда вам дали понюхать такой же кулак. Чтоб я перед ними унижалась! Не
дождутся, гои проклятые." Отец Фреда, породистый рослый блондин, едва не
попал в ту психушку, где работал главбухом, когда увидел такую невестку. Не
менее аристократичная мать, напротив, была рада, что кто-то взял ее
пришибленного сына под опеку. Кроме того, она надеялась, что рано или поздно
евреев выпустят в Израиль, и Фред сможет, наконец, покинуть мачеху-родину.
Все это Люда знала во всех подробностях, которые ее сейчас не занимали
нисколько. Тамарка привычно трещала: "Так ты только с самолета? И прямо к
нам? Где ты так замерзла? Как там Викентий? Отрастил бороду? Нет? Как нет,
если он мне полгода назад обещал. У него же лицо сразу станет нормальным! У
него же подбородка нет, а его это портит. Не растет, что ли? Тогда почему? Я
ему немедленно напишу? Как твои фантазии? Не кончились? Знаешь, я как-то
пыталась их представить применительно ко мне, но все равно вижу только
тебя... Да рассказывай ты, не кивай, ты же не Фред, в конце концов, сидит,
как бедная родственница!" "Тише, Тася, тише, - привычно приговаривал Фред,
нервно потирая руки. - Видишь, человек окоченел. Да еще ей мерещилось черт
знает что, пока она шла к нам через город... Я даже догадываюсь о сюжете.
Пока у нее язык не отмерзнет от зубов, бесполезно расспрашивать. Потом сама
расскажет. Я так люблю ее фантазии!" "И я, - тут же встряла Тамара. - А мы
вот тут живем. Без прописки, хозяйка Кондора даже не знает, что мы здесь.
Они тут немцев прячут, как в оккупации прятали евреев, не пикантно ли? Тебе
нравится у нас?" "Тася, не у нас, а у Комаров, - рискнул перебить жену Фред.
- неудобно... Надо к ним выйти. Ты уже можешь говорить, Люся?" "Еще не
совсем... - произнесла, наконец, Людмила начавшими оживать губами. - Такое
чудовищное вторжение... Даже не верится, что это сделала я..." "Еще одна
комплексичка! - отмахнулась Тамара, захлебываясь от восторга. - То ли дело
мы - на абордаж! Аспирантам, как тут оказалось, общежития не положено,