"Шломо Вульф. Обратимый рок" - читать интересную книгу автора

продолжая делать Люде жесты. "Да, проходите, пожалуйста," - ответил женский
голос, и Люда бросилась мимо мужчины из сырого подъезда по еще двум ступеням
вниз, в тепло, к Шульцам, будь они неладны... Она пронеслась мимо
отпрянувшей незнакомой женщины в ярко освещенный коридор и остановилась. Это
была и кухня - на газовой плите сиреневым пламенем гудели все четыре
конфорки. Уютно, по-домашнему пахло свежим сдобным печеньем прямо из
открытой духовки. Было так тепло, что у Люды закружилась голова, и она без
спросу села на какой-то табурет, с которого женщина поспешно сдернула
противень с румяными горячими пирожками. Уже скорее по инерции, чем
сознательно, Людмила сделала рукой какой-то жест. Женщина растеряно
улыбнулась и кивнула, вытирая от муки руки перед передником. Была она
какая-то, что называется, нездешняя - румяная, высокая, полногрудая,
одновременно и вызывающе здоровая и хрупкая. Люда поняла, что пора и ей
показывать свой конверт, иначе ее вторжение похоже черт знает на что. Она
полезла было в сумочку, но тут в кухню влетела родная моторная Тамарка Шульц
со своей вечно прыгающей грудью, лохматая, черная, глазастая, да еще в
каких-то вызывающе обтягивающих пунцовых штанах с оборками ниже колен,
которые эксцентричная еврейка почему-то называла "партосиками". Она
расцеловала Люду, подняла ее, помогла снять пальто и шапку, беспрерывно
взывая на все четыре стороны: "Это же Люська! Фред! Кондор! Смотрите, кто к
нам пришел!"
Появился Зигфрид Шульц со своей застенчивой виноватой улыбкой. Он тут
же полез к ней со своими двусмысленными, но культурными немецкими объятьями,
от которых Люда всегда терялась - то ли игриво взвизгнуть, то ли по щеке
дать... Когда он, наконец, отступил, Людмила догадалась кивнуть хозяйке
этого дома, где, как она знала, загостились Шульцы. Та все еще стояла,
растерянно улыбаясь, держа руки перед собой. Было ясно, что Шульцы ни словом
не упомянули Люду до сих пор в этом доме. "Узнаешь брата Колю?" - некстати
всплыло в памяти. Тут в коридор-кухню вошел тот, кого Тамара назвала
Кондором. Никакой он, конечно, не Кондор. Экзальтированная актриса вечно
всем придумывает экзотические имена, чтобы потом окружающие невольно к ним
привыкли. Это был удивительно респектабельный молодой человек в пуловере и
при галстуке, что было удивительно на фоне довольно помятого Фреда и
пунцовых "портосиков". К тому же, увидев Людмилу, он так остолбенел, что
настала неловкая пауза. Только Тамарка откровенно смаковала ситуацию: "Что я
говорила! - кричала она. - Люся всех мужчин мгновенно вводит в столбняк.
Кондор, подойди, подойди к ней, она живая. И не бойся - мы с тобой!
Жанночка, не ревнуй. Если бы все женщины адекватно реагировали на столбняки
своих мужей при виде Люськи, она бы давно лишилась своей роскошной шевелюры.
Терпи. Отныне ты, в лучшем случае, будешь для Кондора женщиной номер два в
этой жизни." "Точно, кхе-кхе, - застенчиво сказал Фред. - Я давно люблю
Людочку больше, чем Томку. А что делать? Она меня вежливо терпит, но в душе
презирает, правда, Люся?" Но Тамара только махнула рукой и поволокла все еще
малоподвижную Людмилу в "свою" комнату, смежную с довольно просторным
"салоном". Шульцы жили в узком пенале с односпальной кроватью, в которой
фигуристая Тома могла спать с упитанным Фредом только валетом, но чаще
бутербродом со сменой положения, как она не преминула с гордостью пояснить
гостье. На столике у узкого окна под потолком Люда увидела листики с четкими
немецкими записями Фреда, его книги по психологии. Тут же были партитуры
Тамары. Шульцы обжились в этой ленинградской трущобе, как некогда на съемной