"Шломо Вульф. Убежище" - читать интересную книгу автора

посмеиваясь над моей интерпретацией того, что она мне показала. Улыбнулась
мне на прощание, плавно и изящно махнула рукой и пошла себе прочь, задорно
подняв голову, словно танцуя на песке. Ее ждали уже другие чужие судьбы, а
мы, расстроенные и перепуганные остались одни на небольшой поляне среди
сосен и блеска всегда низкого северного солнца, плавающего над заливом.
Вокруг нас был огромный мир, замкнутый в крошечную голубую планету, которую
не различить в самый мощный телескоп даже и с ближайшей звездной системы.
Искрились во всех подробностях своей янтарной желтизной стволы ближних
сосен, но по мере удаления от кромки поляны они быстро тускнели до полной
черноты, а уже в нескольких десятках метров был душный и сырой мрак
чухонского леса.
Какой же мощью надо обладать, подумалось мне, чтобы различить будущее
не на час-два, а хотя бы на день вперед, не говоря о годах...
***
Мир женщины удивительно мал -- в нем едва помещается главный на данный
момент мужчина.
Феликс Дашковский, на роли первого любовника, переполнял мою Вселенную
с тех пор, как в подшефном колхозе он, один, выступил против "шоблы", как
называли студенты нашей группы комсорга Димку Водолазова и его окружение,
решивших присвоить мизерные суммы, причитавшиеся нам всем за наш грязный
труд на раскисших черных полях под непрерывным моросящим дождем.
"Шобла? -- придуривался огромный белобрысый комсорг на
импровизированном митинге под навесом, именуемым столовой. -- Что есть
"шобла". Переведи нам, Феликс, со своего одесского. Тут русские люди." "Не
путать, не путать, Водолазов, - бесстрашно возражал Феликс. -- Русский и
поклонник крепкой русской водки не одно и то же. И разговор у нас,
Водолазов, не об этом, а о деньгах, выделенных на мясо для отряда. На что вы
вчера покупали водку?" "Я смазывал наши наряды, Дашковский. Некоторым
чужакам в своей стране это просто не понять. У них никогда не было и не
будет деловых отношений с русским народом. Им деньги присылают богатые
родители. А нам надо корячиться всю ночь в порту перед лекциями, чтобы
заработать на пропитание. А с крестьянством без выпивки хуй заработаешь!"
"Дим-ка! Тут же мы..." "Пардон, Тасенька, сорвалось. Не терплю одесситов."
"Можно подумать, что пил один бригадир, а не вы все трое с ним в свое
удовольствие. Своих денег на водку у вас не осталось -- взялись за наши?
Так, Водолазов?" "Феликс, плюнь. У Димки же опыт с целины еще. Он знает, как
вести дело..." "Опыт пропивать общие деньги? Не сомневаюсь." "Тебе,
Дашковский давно не били твою одесскую морду?" "Жидовскую, - поправил его
попыхивающий самокруткой вечно пьяненький колхозный бригадир. --
Чувствуется, что давно не били..." Все напряженно смотрели на двух студентов
одной группы одного института, граждан одной великой и жалкой страны,
готовых к схватке за едва различимые копейки среди неубранных после скудного
обеда дощатых столов.
Наши сценические костюмы в этом акте не отличались элегантностью.
Мокрая грязная одежда, заляпанные промокшие сапоги или кеды. На заднем плане
сцены блестели мокрые спины двух приданных нам лошадей, которые как раз
доставили с реки деревянную бочку с водой для нашего умывания и питья. На
этой же разболтанной телеге профессорский сын Слава Рудченко, назначенный
водителем кобыл, которых увидел здесь впервые в жизни, доставлял нам и
продукты из сельмага вросшей в землю деревушки с ее вечно мокрыми