"Шломо Вульф. Убежище" - читать интересную книгу автора

контрольная запись сложной системы астрологических и логических построений,
телепатии, основанной не только на непостижимом контакте с мозгом
собеседника, но и с самими таинственно мерцющими вечными звездами... Тысячи
шарлатанок вот в таком же экзотическом в наших широтах индийском наряде
бродили по земле, а единицы владели тайной.
Я вдруг представила, как перед ее внутренним взором одновременно
возникали какие-то таинственные геометрические фигуры, наложенные на сетку
звездного неба, как на этом построении она видела нас детьми и стариками,
наш первый вздох и последний выдох. Видимые только ей наши генетические
особенности позволяли безошибочно поведать нам все о наших родителях, явных
и тайных пристрастиях, надеждах и планах. Неизвестная человечеству давно
сгинувшая цивилизация была передо мной во всем своем добром величии, которое
могло быть в других руках и грозным. Именно так я воспринимала в своих
умственных построениях и древнееврейскую, тоже мощную и тоже дошедшую до нас
лишь в слабых отблесках былого величия цивилизацию, когда полюбила Феликса и
стала примерять на себя приобщение к еврейству. Что бы ни говорили в нашей
интернациональной стране о смешанных браках, но русская, став женой еврея,
должна перестать быть русской. Ведь сами эти наши евреи - русские только
внешне, по образу жизни и ролевой функции, но не внутри самих себя. Эту-то
чужеродность и чувствуют многие мои соплеменники. А чужое всегда активно или
пассивно отторгается. Здесь, на поляне, у берега холодного моря я еще раз
почувствовала разницу между древними и юными нациями. Цыганка и не пыталась
околдовать Феликса. Она обращалась только ко мне, доверяла только мне,
препарировала только мою душу - под насмешливо-снисходительным взглядом
вроде бы обычного в повседневной жизни парня, мгновенно и интуитивно
включившего свою национальную защитную идею, помощнее, пожалуй, индийской,
принесенной сюда цыганами...
Нечистые смуглые пальцы выбросили последнюю карту: "Расстанетесь. Будут
короткие позорные для вас обоих встречи, которые разведут вас навсегда, а
потом вы встретитесь уже в старости, когда от твоей (мне) любви останется
только пепел и стыд... А ты, - она напряженно смотрела на Феликса, словно
выдерживая внутреннюю битву цивилизаций, - придешь к нищете и отчаянию к
вашей последней встрече... на своей земле."
Цыганка словно включила экран, на котором я увидела крупным планом едва
узнаваемое жуткое морщинистое лицо моего любимого с седой щетиной на щеках,
жалкой улыбкой и затравленным взором - на фоне невообразимо прекрасного,
какого-то невиданного, райского, сверкающего яркими красками великолепия.
Если бы вместо этого праздничного фона были клубы дыма и пыли, едва
различимые в ночи, мечущиеся толпы полураздетых людей в отблесках
электрических искр и разгорающегося пламени, разверстые рты и рушащиеся
стены, это не произвело бы на меня такого впечатления оглушающего вопля
жуткой катастрофы, как этот контраст ада и рая в одном кадре...
По всей вероятности, я побледнела, так как Феликс, тревожно взглянув на
меня, вскочил с песка: "Хватит пугать девушку, ты, дура старая! -- крикнул
он, наклоняясь словно за камнем перед злой собакой. -- Получила деньги? Все,
катись отсюда! Тайка, это же просто старая глупая ведьма. Я ни одному слову
не поверил..." Он так ничего и не увидел...
Цыганка странным образом, без малейшего усилия и не меняя позы, словно
взлетев, разогнула под своей юбкой ноги, бросила на меня уже сверху
последний добрый благодарный взгляд, словно и ободряя, и снисходительно