"Шломо Вульф. Убежище" - читать интересную книгу автора

смерти, Феля? Ты хочешь маминой смерти, бандит николаевского режима?" "Папа
считает иначе..." "Папа! Этому офицеру лишь бы кто-то вертел попкой. Он как
будто вообще не аид..."
К вечеру зажглись огни среди листвы и были вынесены во двор еще три
стола. Софья Казимировна с такой же невысокой упитанной подругой металась с
кухни во двор, накрывая их для званного ужина. У нас с мамой уходило полдня,
чтобы принять одну-две из моих неприхотливых подруг, а тут стол человек на
пятнадцать за какие-то полтора-два часа. И -- Боже, какие блюда! За один
такой ужин маме надо было бы корячится в своем тамбуре года два... И все эти
блюда были не просто дорогие, это само собой, а самые что ни на есть
оригинальные. В завитой маленькой головке мамы-Софы было полное собрание
рецептов всех народов мира, среди которых когда-либо обитали евреи. У нее и
в доме всегда все сияло чистотой - от полов до простыней. Все она делала
весело, походя, с наслаждением и так быстро, словно у нее было втрое больше
рук, чем у моей бедной мамы, которая просто засыпала за столом от усталости,
когда гости уже рассаживались, наконец. А у мамы Феликса оставались еще силы
быть душой общества, время и такта каждого за столом заметить и приласкать
по его вкусу так, чтобы он чувствовал, что именно его, единственного, тут и
ждали, ради него, самого любимого тут и собрались. И он, благородный, сделал
всем честь, посетив это застолье. Только меня тут словно не замечали. Все
хорошо знали друг друга и знали, что Феликс вечно привозит из Ленинграда на
юг своих друзей на лето. Поэтому никто не воспринимал меня всерьез. Вот
первая уже здесь. Скоро остальные появятся. И только. Впрочем, и сам Феликс
никому и никак меня не представлял. Двое-трое из гостей, мужчин с офицерской
выправкой, из вежливости сами спросили как меня зовут. Смотрели, конечно,
исправно. Но на меня везде пялятся. Какой-то офицер подмигнул после третьей
Феликсу на меня и поднял большой палец.
***
Когда я уже засыпала в своем уголке за кафельной печкой, с кухни
донеслись раздраженные голоса. "Илья, позвони Грибенко, - тихо и ровно
говорила Софья Казимировна. -- Позвони прямо сейчас, при мне..." "Не стану я
ему звонить. И ты прекрасно знаешь, что не стану, - прерывающимся голосом
ответил муж. -- И знаешь почему. Так что не доводи меня..." "И чего ты
бесишься? -- еще спокойнее возразила она. -- Позвони и все. Что тебе стоит?"
"Ты отстанешь от меня?.. - предельно быстро прошипел он и что-то звякнуло.
-- Отстань от меня, слышишь?.." "Звонил Саша и сказал, что тебе надо
позвонить Грибенко." "Ты... отстанешь или нет, а?" "А Грибенко ты
позвонишь?" И -- все сначала...
Да ведь она его намеренно мучает, поняла я. Доводит, развлекается,
нарывается, но не может не мучить. Ненавидит своего офицера... Этак привычно
и нарочно изводит. Мне показалось, что он ее сейчас, прямо при мне, пришибет
чем-то тяжелым. Я накинула халат и вышла на веранду. "Ваша мама таки
торгует? -- фальшивым ласковым голосом пропел дед Казимир. -- Феля сказал,
что она в рыбном отделе. Это очень хороший отдел. Сплошной дефицит. И почему
ты так плохо одета? Мама жадная?.."
Знал бы он, как моя мама таки торговала! По вечерам у нее начинались
приступы куриной слепоты, а освещение в ее углу гастронома, почти на улице
было совсем скудное. И были же люди, что знали, что у продавщицы Смирновой
плохое зрение. Совали ей не те деньги, а то и резанную бумагу, фантики
разглаженные и еще требовали сдачи, жалобы писали за обсчет. Дефицита на то,