"Джин Вулф "Меч ликтора"" - читать интересную книгу автора

я раз или два просыпался, лежа на спине с мешочком на груди, и он казался
таким тяжелым (хотя я по-прежнему мог без усилий поднять его одной рукою),
что я боялся быть раздавленным насмерть.
Доркас помогала мне чем могла и по мере сил утешала меня; и все же я
видел, что резкая перемена в наших отношениях от нее не укрылась и
причиняла ей беспокойство куда более сильное, нежели мне. Как подсказывает
мне опыт, подобные перемены всегда неприятны - уже хотя бы потому, что
таят в себе вероятность дальнейших перемен. Во время совместного
путешествия (а скитались мы, то поспешая, то позволяя себе отдых, с того
самого дня в Саду Непробудного Сна, когда Доркас помогла мне,
нахлебавшемуся воды и полумертвому, выкарабкаться на поросшую осокой
плавучую тропинку) мы были равноправными товарищами и лигу за лигой
преодолевали пешком или каждый в своем седле. Пусть мои мускулы служили
порой защитой для Доркас, зато у нее я всегда находил моральную поддержку,
ибо лишь немногие могли долго оставаться беспристрастными к ее непорочной
красоте или пребывать в страхе перед моим родом занятий - ведь, глядя на
меня, нельзя было не видеть также и ее. Она была моей советчицей в беде и
товарищем в бесприютной пустыне.
Когда же мы наконец достигли Тракса и я вручил архону письмо мастера
Палаэмона, всему этому настал неминуемый конец. Мне, облаченному в свои
угольно-черные одеяния, толпа уже была не страшна - это я был страшен ей,
я, верховное лицо самой грозной ветви государственной власти. Теперь
Доркас жила в Винкуле, в выделенных мне покоях, не как равная, но, по
выражению Кумена, в качестве любовницы. Ее советы уже не могли быть мне
полезны - по крайней мере, большинство их, - поскольку затруднения, столь
угнетавшие меня, были связаны с законами и управлением, в коей стихии я за
многие годы привык сражаться и о которой она не имела представления; более
того, у меня почти не оставалось ни времени, ни сил разъяснять ей мои
трудности, чтобы мы могли поговорить по душам.
И вот, пока я выстаивал при дворе архона одно присутствие за другим,
Доркас привыкла бродить по городу, и мы, всю вторую половину весны не
разлучавшиеся ни на миг, с наступлением лета едва виделись: делили
вечернюю трапезу и, утомленные, забирались в постель, чтобы тут же уснуть
в объятиях друг друга.
Наконец воссияла полная луна. С какой радостью я смотрел на нее с верхушки
башни - зеленую, как изумруд, в обрамлении лесов, и круглую, точно ободок
чашки! Я еще не был свободен, поскольку мелкие хозяйственные и
следственные дела, накопившиеся за время заседаний у архона, еще ждали
моих распоряжений; но теперь я наконец-то мог посвятить им себя всецело,
что было равнозначно обретению свободы. На следующий же день я пригласил
Доркас с собой на обход подземелий Винкулы.
Я допустил ошибку. Смрад и страдания узников довели ее до дурноты. Вечером
того же дня, о чем я уже упоминал, она пошла в общественные бани
(неожиданный с ее стороны поступок: ведь она так боялась воды, что мылась
всегда частями, окуная губку в миску, где воды было не больше, чем супа в
тарелке), желая избавиться от пропитавшего кожу и волосы запаха шахты. Там
она и услыхала, как служительницы судачат о ней.


Глава II НАД ВОДОПАДОМ