"Тед Уильямс. Война Цветов " - читать интересную книгу автора

ближе образцов более современного стиля. Когда он, интересно, родился? Тео
попытался вычислить это, исходя из смерти бабушки Дауд в начале
восьмидесятых. Если Эйемон был ее старшим братом и разница между ними
составляла лет пятнадцать, что в больших семьях совсем не редкость, он мог
родиться где-то в конце 1890-х, что вполне объясняло его литературные
предпочтения.
1890-е... Впервые прочитать Хемингуэя Эйемон мог разве что в возрасте
Тео.
Из этого также следовало, что "путешествие, из которого возврата не
будет" могло в 1971-м означать его естественную смерть.
Сандвич в гнездышке из жареной картошки словно с неба к Тео спорхнул -
официантка спешила к другому столику.
Для еды Тео пользовался одной рукой - другой он перелистывал страницы.
"Я всегда был непоседой", - так начинался рассказ.

В более ранние времена, в стране моих предков, я, возможно,
принадлежал бы к числу рыбаков, заплывавших в далекие, неведомые
земли - Уэльс и Корнуолл, или же - будь у меня несколько иной склад
ума - стал бы священником, несущим Слово Божие на маленькие
островки Ирландского моря. Но мне выпало родиться в мире, где даже
до самых дальних районов Азии добраться было легче, чем моим
пращурам до графства Корк. Я по достоинству ценил преимущества
этого куда более тесного мира, но даже ребенком не любил того, что
рост знаний и сокращение расстояний сделали с Тайной.
Книги были парусными судами моего детства. С выметенных ветром
улиц Чикаго они уносили меня в Багдад, Броселианд* [Таинственный
лес в Бретани, фигурирующий в легендах о короле Артуре.], Спарту и
Шервудский лес. Временами (детство у меня было не особенно
счастливое, и не только из-за бедности) все эти места казались мне
гораздо реальнее унылого мира булыжника и цемента, в котором я жил.
Я решил, что должны быть миры лучше этого, и тем, сам того не
ведая, определил курс своей жизни. Должно быть что-то лучшее, чем
наш вечно холодный и темный дом на Калюмет-авеню, где дважды в час
грохочут над головой поезда.

Эйемон Дауд, или, вернее, герой его повести, впервые убежал из дому в
двенадцать лет. Маршрутом бродяг-хобо он добрался до самого Денвера, где его
сцапала дорожная полиция и отправила обратно в Чикаго. Отец всыпал ему по
первое число, но больше на трехмесячное отсутствие старшего сына, похоже,
никак не отреагировал.
В пятнадцать Эйемон сбежал снова. На этот раз он попал в Сан-Франциско
и, добавив себе лет, нанялся на шедшее в Китай судно. Было это еще до начала
Первой мировой, и юный Эйемон после знакомства с опасными экзотическими
тихоокеанскими портами заключил, что Тайна, к счастью, еще жива. Он видел,
как японского матроса, сбившего с ног старушку, забили до смерти на улице в
Ханчжоу, и получил свой первый сексуальный опыт в Лункоу с проституткой,
немногим постарше его самого (звали ее Первый Дождь, и она сбежала из родной
деревни в Шаньси). Дауд - или лирический герой, носящий его имя - прожил с
ней несколько месяцев, но жажда странствий снова овладела им, и он подался
обратно в Штаты на корабле, заходившем по пути на Гавайи.