"Дональд Уэстлейк. В колыбели с голодной крысой" - читать интересную книгу автора

Время шло, и не оставалось ничего, кроме времени. Ни знаний, ни власти, ни
влияния, ни друзей - ничего, кроме времени; и даже оно было ограничено.
Я вдруг осознал, что должен срочно начать действовать, - сколько времени
ушло с тех пор, как меня отпустили, а я до сих пор ничего не предпринял,
ничего-ничегошеньки. Необходимо немедленно начинать действовать.
Я снова подумал, что надо кому-то позвонить, и снова отбросил эту мысль.
Помимо того, что я просто не знал, кому можно звонить в такой час, звонок с
просьбой о помощи - это пассивный ход, а мне хотелось активных действий. Меня
отпустили; и я должен воспользоваться этой благоприятной возможностью.
Но что же можно предпринять?
Ведь существует миссис Гамильтон, черт ее подери! Я должен пойти к ней и
разобраться, почему она так поступила.
Заплатив по счету, я вышел из забегаловки и направился в сторону мотеля.
Был уже день. Движение на Харпер-бульваре становилось все более оживленным по
мере приближения к центру. Я шел, чувствуя на себе случайные взгляды людей из
проезжавших мимо автомобилей, и это вызывало у меня желание заорать им:
"Знаете ли вы, что ваш город сделал со мной? Знаете ли вы, знаете ли вы?" Я
закурил последнюю сигарету.
Эмоциональное напряжение, вызванное пребыванием в тюрьме, на самом деле
еще не улеглось. Множество чувств роилось в моей душе, стремясь выплеснуться
наружу, и это мешало мне сосредоточиться. Ярость, страх, жалость к самому
себе, самоуверенная радость и паническое спокойствие постоянно сменяли друг
друга, и соответственно менялся мой душевный настрой. Тем не менее все это
время я продолжал идти, остановившись лишь однажды, чтобы купить сигарет, и
все это время я продолжал думать, что прежде всего мне следует повидаться с
вдовой Гамильтон.
Наконец я дошел до мотеля. Проходя мимо стойки дежурного, я взглянул на
часы и увидел, что было четверть девятого. Я подошел к двери нашего номера и
обнаружил, что она не заперта.
В номере все осталось по-прежнему, тот же беспорядок, как в момент нашего
с Уолтером ареста. Даже ключи от "форда" до сих пор лежали на письменном
столе, там, где стояла пишущая машинка, до того как Джерри сбросил ее на пол.
Я поднял машинку и поставил на письменный стол. Джерри хорошо над ней
поработал. Клавиши разбиты, от валика оторваны металлические линейки, а вся
станина изогнута. Я знал, что пишущая машинка принадлежала профсоюзу, а не
лично Уолтеру, но бессмысленный дикий вандализм все равно вызвал отвращение. Я
принялся собирать разбросанные по полу вещи, стараясь навести хотя бы
видимость порядка. Я не знал, зачем я трачу на это время, а не иду сразу в дом
Гамильтона, но, видимо, мною двигало мое всегдашнее пристрастие к чистоте.
Мой чемодан, впрочем очень старый, теперь уже никуда не годился. Крышка
была наполовину оторвана, и Джерри даже ухитрился оторвать ручку с одной
стороны. Я положил бедолагу на кровать и начал складывать в него одежду. На
наших белых рубашках, белье и носках были видны следы подошв. - В номере
имелся комод, и я как попало, вперемешку, запихал в него все наши с Уолтером
вещи. Затем снова положил грязное белье в мешок для стирки, разбросанные по
всей комнате канцелярские принадлежности в ящик письменного стола, а простыни
и одеяла на кровати. Когда я поднял с пола портфель Уолтера, что-то побудило
меня заглянуть внутрь, и я стал перебирать находившиеся в нем документы.
Письма от Чарлза Гамильтона исчезли, но я почему-то знал, что так и должно
быть. Итак, теперь Уиллик - и Флейш - располагают фамилиями двадцати пяти