"Дональд Уэстлейк. Дурак умер, да здравствует дурак!" - читать интересную книгу автора

поскольку я твердо и непоколебимо намеревался лечь спать, что бы ни
случилось в этот час на планете, и поскольку мы больше не стеснялись друг
друга, я преспокойно возобновил стаскивание штанины, после чего повесил свои
брюки на спинку стула и спросил Карен:
- Ну, как дела?
- Ужасно, - ответила она и заревела в три ручья.
И что мне было делать? Прямо в трусах я подошел к Карен, обнял ее и
принялся утешать, а она рыдала у меня на плече и говорила, что больше не
может этого вынести, больше не может быть с Райли, но не жить с Райли,
больше не может вести двойную жизнь, или полужизнь, или как это там
называется. А я все повторял: "Мне очень жаль", и, похоже, это была
единственная фраза, которую я когда-либо говорил ей после захода солнца.
Через некоторое время Карен подняла голову, я увидел ее заплаканное лицо и
решился на поцелуй.
Поцелуй был совсем недолгий, но поправил дело. После него мы несколько
минут созерцали друг дружку округлившимися глазами, а потом я сказал:
- Мне очень жаль. Я не должен был так поступать.
Карен тускло улыбнулась и ответила:
- Ты очень добрый, Фред.
После чего отвернулась от меня и, шмыгая носом, побрела спать, а я
улегся на диван, и в доме воцарился покой.
В понедельник утром мы ни словом не обмолвились о вчерашнем поцелуе. По
сути дела, Карен сказала мне всего одну фразу:
- Ой, совсем забыла, Джек просил передать, что сегодня тебя навестят
те двое парней из отдела по расследованию убийств.
Она сообщила также, что задержится на работе, но, думаю, это
высказывание было адресовано скорее ей самой, нежели мне. Как бы там ни
было, спустя пять минут Карен выбежала из квартиры, и я снова остался один,
намереваясь отдохнуть и дождаться водевильную парочку лихих борцов с
лиходейством.
В дверь позвонили приблизительно без четверти десять. Я подошел к
домофону, спросил, кто там, и, не получив ответа, принялся повторять: "алло,
алло". Наконец звонок раздался снова, и тут до меня дошло, что они уже у
дверей квартиры, а не внизу.
Но это оказались вовсе не они. Открыв дверь, я увидел пожилого мужчину
еврейского обличья, в черных одеяниях, плоской и тоже черной шляпе, и с
длинной седой бородой. Он с прищуром взглянул на меня и пробормотал что-то
на незнакомом языке. Надо полагать, это был идиш.
Я сказал:
- Кажется, вы ошиблись квартирой.
Старик сверился с засаленным клочком бумаги, повернулся и зашаркал к
двери напротив. Передернув плечами, я возвратился на диван, но уснуть уже не
мог и включил телевизор, что позволило мне насладиться какой-то викториной с
участием разных видных людей.
Спустя десять минут в дверь снова позвонили, причем и на сей раз
пришельцы были уже на нашем этаже. Я выключил телевизор, открыл дверь и
увидел, что это опять не полицейские. За порогом стоял бодренький юноша,
державший в руках доску с пришпиленным к ней листом бумаги.
- Здравствуйте, сэр, - жизнеутверждающе произнес он и взглянул на
доску. - Кажется, мисс Карен Смит проживает здесь?