"Дональд Уэстлейк. Дурак умер, да здравствует дурак!" - читать интересную книгу автора

в конце концов настиг дядьку?
Она подняла руку, призывая меня к терпению, прожевала и проглотила
салат, опустила руку и спросила:
- Ты имеешь в виду жертву мошенничества? Кого-нибудь, обманутого два
десятка лет назад?
- Возможно, - ответил я.
- Забудь об этом, милок, - сказала Герти. - Если простофиля
спохватится, пока ты поблизости, он еще может потревожить тебя. Но по
прошествии времени - ни за что. Особенность олухов в том, что они - олухи.
Они просто идут домой и сокрушаются по поводу своей горькой доли. Олухи не
выслеживают кидал и не мочат их.
Я почувствовал, что краснею. Она настолько точно обрисовала мне меня
самого, что я оцарапал вилкой с картошкой верхнюю губу.
Тем временем Герти предалась воспоминаниям:
- Именно так всегда говорил профессор Килрой: "Олух, он и есть олух".
Это было его жизненное кредо.
- Какой профессор?
- Килрой. Многолетний деловой партнер Мэтта.
- А где он сейчас?
Герти передернула плечами.
- Ума не приложу. Может, в Бразилии. В чем дело? Тебе не нравится еда?
- спросила она, заметив, что я положил вилку.
- Я сыт. Все очень вкусно, но я уже наелся.
- Ну и едок, - презрительно бросила Герти. - И чего я, спрашивается,
возилась?
На десерт она подала мне нектар, отдаленно напоминающий кофе, а потом я
поплелся в гостиную и сел в свое кресло для чтения, где и провел следующий
час, сонно переваривая пищу, вяло прогоняя прочь мысли о том, какие события
ждут меня нынче ночью, и держа перед носом перевернутую вверх ногами
утреннюю "Таймс".
Так я и сидел до четверти восьмого, пока передо мной снова не предстала
Герти в своем черном пиджаке и с дорогой кожаной сумочкой на левой руке.
- Прогуляйся немного, - велела она. - Заодно проводишь меня до
метро.
Я растерянно посмотрел на нее снизу вверх и спросил:
- Куда вы?
- Домой, - объявила Герти. - Думаешь, мне делать нечего, кроме как
слоняться по твоей квартире?
И тут меня охватило такое чувство облегчения, что я едва не подбросил в
воздух свою "Таймс". Я не гаркнул "гип-гип ура!" лишь из боязни обидеть
Герти. Как-никак, новость и впрямь была приятная: все-таки Герти уходит.
Все-таки она считает своим домом какое-то другое место. Все-таки не
собирается остаться здесь навеки, будто Бартлеби.
Я расплылся в улыбке и сказал:
- С удовольствием провожу вас, Герти.
После чего сложил газету, выбрался из кресла, накинул пиджак, и мы
вышли из квартиры.
Шагая по тротуару рядом с Герти, я ощущал какое-то странное
спокойствие, хотя, пока мы спускались по лестнице, я боялся, что на улице
буду испытывать чувство неловкости. В дружелюбном молчании мы дошли до