"Герберт Уэллс. Билби" - читать интересную книгу автора

профессор Дуболоум, а также четыре менее важные (хотя и вполне приличные)
особы, коим надлежало создавать в гостиной необходимую толчею. По крайней
мере таков был ее план, и ей в голову не приходило опасаться какого-нибудь
подвоха со стороны ее двоюродного брата, капитана Дугласа.
Приезд в Шонтс всех этих именитых гостей наполнял леди Лэкстон приятным
сознанием ее растущих светских успехов, и в то же время, по совести
говоря, она робела. В глубине души она понимала, что этот прием не ее
заслуга. Он получился как-то сам собой. Уж как это вышло, она не знала да
и дальше не мечтала направлять ход событий. Ей оставалось лишь надеяться,
что все сойдет благополучно.
Лорд-канцлер - всем ее гостям гость. Конечно, положение обязывает, а
все же трудно будет чувствовать себя с ним просто и свободно. Точно в
гостях у тебя слон. Она не была находчива в беседе. Принимать "интересных
людей" всегда было для нее мукой.
Глава их партии Полском - вот кто устроил это дело, правда, после
намека сэра Питера. Лэкстон посетовал на то, что правительство уделяет
мало внимания этой части Англии. "Надо бы им чаще наведываться в наше
графство, - сказал сэр Питер и, точно мимоходом, добавил: - Вот я хоть
кого в Шонтсе могу принять". Решено было дать два званых обеда для
избранных и воскресный завтрак для более широкого круга, чтоб министр,
прибыв в Шонтс, своими глазами убедился, что Лэкстоны вполне достойны
своего нового видного положения в графстве.
Леди Лэкстон тревожила не только ее собственная робость, но также
развязность ее мужа. У того - к чему отрицать! - слишком много купеческих
замашек. За обедом он становится - как бы это сказать? - слишком
самоуверен, что ли, а Мергелсон, как нарочно, то и дело ему подливает. И
тогда он вечно спорит. А между тем с лордами-канцлерами, уж наверно,
спорить не следует.
Кроме того, лорд-канцлер, говорят, интересуется философией, а философия
- предмет сложный. Беседовать с ним о философии она пригласила Дуболоума.
Он читает философию в Оксфорде, так что тут беспокоиться не о чем. Но как
жаль, что сама она не может сказать что-нибудь этакое, философское! Не
худо бы завести секретаря, она уж не раз об этом думала, нынче он бы ей
очень пригодился. Будь у нее секретарь, она б только сказала ему, о чем
хочет беседовать, и он подобрал бы ей несколько нужных книжек и отметил
лучшие страницы, а она б просто выучила их наизусть.
Она опасалась - и это не давало ей покоя, - что Лэкстон возьмет и
брякнет где-нибудь в начале приема, что он-де не верит в философию. Была у
него такая привычка - сообщать, что он "не верит" во все эти великие вещи:
в искусство, благотворительность, изящную словесность и прочее. Порой он
объявлял: "Не верю я во все это", - имея в виду искусство и прочие высокие
материи. Она замечала, какие при этом становились лица у окружающих, и
сделала вывод, что нынче не принято признаваться в своем неверии. Это
почему-то людям не нравится. Но она не хотела прямо говорить об этом мужу.
Он бы, конечно, потом с ней согласился, но поначалу, наверное, вскипел. А
она ужасно не любила, когда он сердился.
- Вот если б как-нибудь осторожно намекнуть ему, - прошептала она.
Она частенько жалела, что не мастерица делать намеки.
Она, видите ли, была женщина скромная, душевная, из хорошей семьи. Ее
родные были люди вполне достойные. Бедные, правда. Только вот ума ей бог