"Герберт Уэллс. Тоно Бенге" - читать интересную книгу автора

кажется. Это напоминает погожий день в начале октября. Лежащая на всем
неощутимая и незримая рука будущих перемен словно отдыхает, прежде чем
начать свою сокрушительную работу. Но стоит ударить морозу, и все вокруг
обнажится, и пышная мишура нашего лицемерия будет лежать, рдея, подобно
опавшим листьям, в грязи.
Но это время пока еще не наступило. Контуры нового порядка, возможно,
уже в значительной мере обозначились, но подобно тому, как при показе
"туманных картин" (так называли в деревне проекционный фонарь) прежнее
изображение еще отчетливо сохраняется в вашей памяти, а новое некоторое
время еще не совсем определилось, несмотря на свои яркие и резкие линии,
новая Англия, Англия наших внуков, пока остается загадкой для меня.
Англичанин никогда серьезно не думал о демократии, равенстве и тем более о
всеобщем братстве. Но о чем же он думает? Я надеюсь, что моя книга в
какой-то мере ответит на этот вопрос. Наш народ не тратит слов на формулы
- он бережет их для острот и насмешек. А между тем старые отношения
остались, они лишь слегка видоизменились и продолжают меняться, прикрывая
нелепые пережитки.
После смерти престарелой леди Дрю блейдсоверский дом перешел вместе со
всей обстановкой к сэру Рубену Лихтенштейну. В те дни, когда дядя в
результате операций с Тоно Бенге был в зените своей карьеры, мне
захотелось посетить этот дом, где моя мать столько лет прослужила
экономкой, и я испытал странные ощущения. Нельзя было не заметить
некоторых курьезных изменений, происшедших в доме с появлением новых
владельцев. Заимствуя образ из своей минералогической практики, замечу,
что эти евреи являлись не столько новым английским дворянством, сколько
"псевдоморфозой" [псевдоморфоза - ложная форма, минеральное образование,
внешняя форма которого не отвечает его составу и внутреннему строению]
дворянства. Евреи - очень хитрый народ, но им не хватает ума, чтобы скрыть
свою хитрость. Я сожалею, что мне не удалось побывать внизу и выяснить,
каковы настроения на кухне. Можно допустить, что они резко отличались от
того настроения, которое там царило раньше. Я обнаружил, что находившееся
по соседству поместье Хаукснест также имело своего псевдоморфа: это
поместье приобрел издатель газеты, из тех, что бросаются с ворованными
идеями от одного шумного и рискованного предприятия к другому. Редгрейв
был а руках пивоваров.
Но люди в деревнях, насколько я мог заметить, не ощущали изменений в
своем мире. Когда я проходил по деревне, две маленькие девочки неуклюже
присели, а старый рабочий поспешил притронуться к шляпе. Он все еще
воображал, что знает и мое и свое место. Я не знал этого рабочего, но мне
бы очень хотелось спросить его, помнит ли он мою мать и отнесся бы с таким
же почтением к моему дяде и старику Лихтенштейну, если бы они появились на
улице.
В английской провинции в пору моего детства каждое человеческое
существо имело свое "место". Оно принадлежало вам от рождения, подобно
цвету глаз, и определяло ваше положение в жизни. Над вами стояли высшие,
под вами - низшие; кроме того, имелось несколько сомнительных фигур,
положение которых было весьма спорным, но в повседневной жизни мы считали
их равными себе.
Главой и центром нашей системы была "ее милость" леди Дрю,
старая-престарая, сморщенная и болтливая, но прекрасно помнившая все