"Герберт Уэллс. Тоно Бенге" - читать интересную книгу автора

что иной раз мне трудно было определить, где думал за меня Юарт и где это
делал я сам.


В четырнадцать лет я пережил трагическое потрясение.
Произошло это во время летних каникул, и виновницей всему была
благородная Беатриса Норманди. Она, как говорится, "вошла в мою жизнь",
когда мне не было еще двенадцати лет.
Она внезапно спустилась в наш мир во время тихой интермедии, которая
начиналась у нас каждый год после отъезда трех важных персон. Поселилась
она в старой детской наверху и ежедневно пила с нами чай в комнате
экономки. Ей было восемь лет, и она появилась с няней по имени Ненни;
вначале я терпеть не мог ее.
Вторжение этих двух особ в комнату нижнего этажа никому не нравилось -
они доставляли лишние хлопоты. Из-за своей питомицы Ненни то и дело
осаждала мою мать разными просьбами. Требование яиц в неурочное время,
просьба заново вскипятить молоко, отказ ее питомицы от превосходного
молочного пудинга - все это излагалось далеко не почтительно, а в
категорической форме, словно на основании какого-то права. Ненни была
смуглая, длиннолицая, молчаливая женщина в сером платье. В ней было что-то
в конце концов пугавшее, сокрушавшее и побеждавшее вас. Она давала понять,
что действует по велению "свыше", как героиня греческой трагедии.
Это было странное порождение старых времен - преданная, верна."
служанка. Всю свою гордость и волю она отдала знатным и богатым людям, на
которых работала, в обмен на пожизненную обеспеченность рабыни, и эта
молчаливая сделка полностью связала ее. В конце концов ей предстояло
получить пенсию и закончить свой жизненный путь ценимой и одновременно
ненавидимой обитательницей какого-нибудь пансиона. Она усвоила
неискоренимую привычку смотреть на все глазами своих господ и научилась
подавлять возмущение, иногда возникавшее у нее в душе; все ее инстинкты
были извращены или вовсе утеряны ею, она стала бесполой, забыла о том, что
имела личную гордость, и воспитывала ребенка другой женщины с суровой,
безрадостной преданностью, которую можно было сравнить только с ее
стоической отрешенностью от всего остального мира. Нас она рассматривала
как ничтожных людей, созданных лишь для того, чтобы прислуживать ее
питомице и ухаживать за ней.
Но сама Беатриса была снисходительнее.
Бурные события позднейших лет изгладили из моей памяти ее детское лицо.
Когда я думаю о Беатрисе, передо мной встает образ девушки, которую я
узнал значительно позже, узнал настолько хорошо, что мог бы описать сейчас
ее облик со всеми мельчайшими подробностями, недоступными для других. Еще
в Блейдсовере я заметил - и надолго запомнил, - что у нее бархатистая кожа
и тонкие брови, более нежные, чем самый нежный пушок на груди у птицы. Она
походила на эльфа, эта часто красневшая, преждевременно развившаяся
девочка с темно-каштановыми локонами - волосы вились у нее от природы, -
порой в беспорядке падавшими на глаза; эти глаза темнели, когда она
злилась, или становились светло-карими, если она была в безмятежном
настроении.
Реббитс лишь ненадолго привлек ее внимание. Она решила, что
единственная интересная личность за чайным столом - это я.