"Герберт Уэллс. Тоно Бенге" - читать интересную книгу автора

нем говорили после того, как он уехал обратно.
- Как? - восклицала миссис Мекридж.
- Он надоел всем своим пристрастием к стихам, мэм. Он говорил... что же
он говорил?.. Ах, да: "Они покинули свою страну на благо ей". Он намекал
на то, что в свое время они были каторжниками, но потом исправились. Все,
с кем я разговаривал, уверяли, что он вел себя нетактично.
- Сэр Родерик обычно говорил, - заявляла миссис Мекридж, - что,
во-первых (здесь миссис Мекридж делала паузу и бросала на меня
уничтожающий взгляд), во-вторых (она вновь дарила меня зловещим взглядом)
и в-третьих (теперь уже она не обращала на меня внимания), колониальному
губернатору нужен такт.
Почувствовав, что я с недоверием отношусь к ее словам, она
категорически добавляла:
- Это замечание всегда казалось мне исключительно справедливым.
Я решил про себя, что если когда-нибудь у меня в душе начнет
разрастаться полип такта, я вырву его с корнями и растопчу.
- Люди из колоний - странные люди, - снова заговорил Реббитс. - Очень
странные. В бытность мою в Темплмортоне я насмотрелся на них. Среди них
есть чудные какие-то. Они, конечно, очень вежливы, нередко сорят деньгами,
но... Признаюсь, некоторые из них подчас заставляли меня нервничать. Они
неотступно следят за вами, когда вы обслуживаете их. Они не сводят с вас
глаз, когда вы подаете им...
Мать не принимала участия в этой дискуссии. Слово "колонии" всегда
расстраивало ее. По-моему, мать боялась, что если она начнет об этом
думать, то мой заблудший отец может, к ее стыду, внезапно объявиться,
оказавшись многоженцем, бунтовщиком и вообще подозрительной личностью. Ей
вовсе не хотелось, чтобы мой отец вдруг отыскался.
Любопытно, что в те годы, когда я был маленьким мальчиком, которому
полагалось только слушать, у меня уже было свое, совершенно иное
представление о колонистах, и в душе я потешался над тем зловещим смыслом,
какой вкладывала в это слово миссис Мекридж. Я был уверен, что
мужественные англичане, обожженные солнцем широких просторов, терпят
аристократических пришельцев из Англии только в качестве ходячего
анахронизма, что же касается их признательности, то...
Сейчас я уже не потешаюсь. Сейчас я не так в этом уверен.


Трудно объяснить, почему я не пошел по пути, вполне естественному для
человека в моем положении, и не принял мир таким, какой он есть. Это
объясняется скорее всего известным врожденным скептицизмом и
недоверчивостью. Мой отец был, несомненно, скептиком, а мать - суровой
женщиной.
Я был единственным ребенком у родителей и до сих пор не знаю, жив ли
мой отец. Он бежал от добродетелей моей матери еще до того, как я начал
отчетливо помнить себя. Он бесследно исчез, и мать в порыве возмущения
уничтожила все, что осталось после него. Я никогда не видел ни его
фотографий, ни даже клочка бумаги с его почерком. Не сомневаюсь, что
только общепринятый кодекс морали и благоразумие помешали ей уничтожить
брачное свидетельство, а заодно и меня и таким образом полностью
избавиться от пережитого унижения. Мне кажется, я частично унаследовал от