"Герберт Уэллс. Тоно Бенге" - читать интересную книгу автора

просто великаншами, так как сам я был маленьким. Они угрожающе вырастали
на моих глазах, неимоверно разбухали, надвигались на меня.
Миссис Мекридж была рослой смуглой женщиной. Со своей головой она
проделывала поистине чудеса: будучи лысой, она носила величественный
чепец, а на лбу, над бровями, у нее были нарисованы волосы. Ничего
подобного я с тех пор никогда больше не видел. Она служила у вдовы сэра
Родерика Блендерхессета Импи - не то бывшего губернатора, не то какой-то
другой высокопоставленной персоны в Ост-Индии. Леди Импи, судя по тому,
что восприняла от нее миссис Мекридж, была крайне высокомерным созданием.
Леди Импи обладала внешностью Юноны. Это была надменная, недоступная
женщина с язвительным складом ума, склонная к злой иронии. Миссис Мекридж
не отличалась ее остроумием, но вместе со старым атласом и отделкой
платьев своей госпожи унаследовала язвительный тон и изысканные манеры.
Сообщая, что утро нынче чудесное, она, казалось, говорила вам, что вы
дурак, дурак с головы до пят. Когда к ней обращались, она отвечала на ваш
жалкий писк таким громогласным и презрительным "как?", что у вас
появлялось желание сжечь ее заживо. Особенно неприятное впечатление
производила ее манера изрекать "действительно!", прищуривая при этом
глаза.
Миссис Буч была миниатюрнее. У нее были каштановые волосы, свисавшие
забавными кудряшками по обеим сторонам лица, большие голубые глаза и
небольшой запас стереотипных фраз, свидетельствовавших о ее
ограниченности.
Как это ни странно, но от миссис Лейтюд-Ферней у меня в памяти не
осталось ничего, за исключением ее фамилии и серо-зеленого шелкового
платья со множеством синих с золотом пуговиц. Мне помнится также, что она
была довольно полной блондинкой.
Назову еще мисс Файзон - горничную, обслуживающую леди Дрю и мисс
Соммервиль. В конце стола, напротив моей матери, сидел обычно дворецкий
Реббитс. Несмотря на свое положение в доме, он был человек скромный, хотя
являлся к чаю не в обычной ливрее, а в визитке и черном галстуке с синими
крапинками. Это был крупный мужчина с бакенбардами, с маленьким
слабовольным ртом и тщательно выбритым подбородком.
Я сидел среди этих людей на высоком жестком креслице раннего
грегорианского стиля и казался слабой травинкой среди огромных скал. Мать
ни на минуту не спускала с меня глаз, готовая немедленно пресечь малейшее
проявление живости с моей стороны. Мне приходилось трудно, но, вероятно,
не легче было и этим людям - откормленным, стареющим, мнящим себя невесть
чем, - не легче потому, что в моем лице сама мятежная и неугомонная юность
с ее неверием вторгалась в узкий мирок их мнимого величия.
Чаепитие продолжалось почти три четверти часа, и я должен был
волей-неволей высиживать все это время; изо дня в день за чаем велся один
и тот же разговор.
- Не угодно ли сахару, миссис Мекридж? - спрашивала мать. - И вам не
угодно ли, миссис Лейтюд-Ферней?
Слово "сахар" действовало, как видно, возбуждающе на миссис Мекридж.
- Говорят, - начинала она тоном торжественной декларации (по крайней
мере половина ее фраз начиналась словом "говорят"), - говорят, от сахара
полнеют. Многие знатные люди вовсе не употребляют его.
- Даже с чаем, мэм, - авторитетно подтверждал Реббитс.