"Герберт Уэллс. В дни кометы" - читать интересную книгу автора

прежних условиях. Понимаешь? Придется, пожалуй, совсем уехать из Клейтона.
Парлод опустил бинокль и посмотрел на меня.
- Не такое теперь время, чтобы менять место, - сказал он, помолчав.
То же самое говорил мне Роудон, только более грубо.
Но с Парлодом я обыкновенно впадал в героический тон.
- Мне надоела эта дурацкая работа, - сказал я. - Лучше терпеть
физические лишения, чем унижаться.
- Не уверен, - медленно протянул Парлод.
И тут начался один из наших бесконечных разговоров, тех пространных,
запутанных, отвлеченных и вместе с тем интимных разговоров, которые до
конца мира будут дороги сердцу каждого мыслящего юноши. Этого не изменила
даже Перемена.
Конечно, я не могу теперь восстановить в памяти весь извилистый
лабиринт слов, я не запомнил почти ничего из этого разговора, но могу ясно
представить себе, как это было. Я, наверное, рисовался, как обычно, и, без
сомнения, вел себя глупейшим образом, как оскорбленный и страдающий
эгоист, а Парлод играл роль глубокомысленного философа.
Мы вышли прогуляться. Ночь была летняя, теплая и располагала к
откровенности. Один отрывок разговора я запомнил очень хорошо.
- Временами я мечтаю, - сказал я, указывая на небо, - чтобы эта твоя
комета или еще что-нибудь действительно столкнулась с землей и смела бы
всех нас прочь со всеми стачками, войнами, с нашей сумятицей, любовью,
ревностью и всеми нашими несчастьями.
- Вот как! - сказал Парлод, видимо, задумываясь над моими словами. -
Это еще больше увеличит наши бедствия, - вдруг заявил он, хотя я уже
говорил совсем о другом.
- Что именно?
- Столкновение с кометой. Это может отбросить мир назад. Оставшиеся в
живых еще больше одичают.
- А почему ты думаешь, что кто-нибудь может остаться в живых?..
В таком стиле велась наша беседа, пока мы шли по узкой улице, где жил
Парлод, и потом поднимались по лестнице и брели переулками к
Клейтон-Крэсту и к большой дороге.
Но, увлекшись воспоминаниями о днях, предшествовавших Перемене, я
совсем забыл, что места эти теперь неузнаваемо изменились, что узкая
улица, лестница и вид с Клейтон-Крэста, да, в сущности, и весь тот мир, в
котором я родился и вырос, давно исчезли из пространства и времени и чужды
новому поколению. Вы не можете себе представить то, что вижу я, - темную
пустынную улицу с рядами жалких домов, освещенную тусклыми газовыми
фонарями на углах; не можете почувствовать неровную мостовую под ногами,
не можете заметить слабо освещенные окна и в них - тени людей на
безобразных и пестрых от заплат, зачастую косо висящих шторах. Не можете
пройти мимо пивной, освещенной немного ярче, не увидите ее окон, стыдливо
скрывающих то, что происходит внутри, и из ее приотворенной двери вас не
обдаст отравленным воздухом, и ушей ваших не коснется грубая брань, и не
проскользнет мимо вас вниз по ступенькам крыльца съежившаяся фигурка
бездомного ребенка.
Мы перешли более длинную улицу, по которой грохотал неуклюжий, пыхтящий
паровичок, изрыгая дым и искры; а вдали блистали грязным блеском витрины
магазинов, да фонари на тележках уличных торговцев роняли искры своего