"Герберт Уэллс. Филмер" - читать интересную книгу автора

владельцу "Новой газеты", одному из самых талантливых и самых
беззастенчивых газетных дельцов Лондона, и Бэнгхерст зевать не стал.
Репортер исчезает со сцены, вряд ли даже получив сколько-нибудь приличное
вознаграждение, а Бэнгхерст, сам Бэнгхерст, собственной персоной, в сером
диагоналевом костюме, со своим двойным подбородком, с брюшком, солидным
голосом и внушительными жестами, является в Димчерч, движимый нюхом,
отличающим его непревзойденный, длиннейший журналистский нос. Бэнгхерст
все понял с первого взгляда: и что означает это изобретение и что оно
сулит в будущем.
Едва Бэнгхерст взялся за дело, долгое затворничество Филмера обернулось
славой. Изобретатель мгновенно стал сенсацией. Перелистывая подшивки газет
за 1907 год, не веришь своим глазам, как быстро и до какого сияния можно
было в те дни раздуть сенсацию. Июльские газеты еще ничего не знают о
полетах и знать не желают, красноречиво утверждая своим молчанием, что
люди не будут, не могут и не должны летать. В августе же полеты и Филмер,
полеты и парашюты, воздушная тактика и японское правительство, и снова
Филмер и полеты оттеснили с первых страниц и войну в Юнани и золотые
прииски Верхней Гренландии. И потом Бэнгхерст дал десять тысяч фунтов,
Бэнгхерст дает еще пять тысяч, Бэнгхерст предоставляет собственные широко
известные и превосходные (но до сих пор пустовавшие) лаборатории и
несколько акров земли рядом со своей усадьбой на Саррейских холмах "для
бурного и напряженного" (в обычном стиле Бэнгхерста) завершения работы по
созданию летательного аппарата, практически способного поднять человека. А
тем временем каждую неделю в обнесенном стеной саду городского дома
Бэнгхерста, в Фулхэме, избранные гости смотрели, как Филмер запускает свою
действующую модель. Не считаясь с огромными расходами, но в конечном счете
не без выгоды для себя "Новая газета" подарила своим читателям прекрасные
фотографии на память о первом таком торжестве.
Здесь нам на помощь снова приходит переписка Артура Хикса с его другом
Вансом.
"Я видел Филмера в ореоле славы, - писал Хикс с ноткой зависти,
естественной в его положении поэта, вышедшего из моды. - Он гладко
причесан и чисто выбрит, одет так, словно собирается прочесть вечернюю
лекцию в Королевском обществе: сюртук моднейшего покроя, лакированные
ботинки с длинными носами, а в целом престранное сочетание нахохленного
гения со струсившим, смущенным неотесанным мужланом, выставленным на
всеобщее обозрение. В лице ни кровинки, голова выдвинута вперед, маленькие
желтые глазки ревниво поглядывают по сторонам, ловя знаки славы. Костюм
его сшит превосходно и все равно сидит на нем, как самая дешевая пара из
магазина готового платья. Он все так же невнятно бормочет, но можно
догадаться, что речи его полны невероятного самовосхваления. Стоит
Бэнгхерсту на минуту отвлечься, Филмер сразу же прячется за чужие спины, и
когда он идет по лужайке бэнгхерстовского сада, видно, что он слегка
задыхается, походка у него неровная, а белые слабые руки стиснуты в
кулаки. Он весь в напряжении, в страшном напряжении. И это величайший
изобретатель нашего века, да и не только нашего, Величайший Изобретатель
всех времен! Поразительнее всего, что он и сам явно не ожидал ничего
подобного, во всяком случае, не такого головокружительного успеха.
Бэнгхерст не отходит от него ни на шаг - бдительный страж своей богатой
добычи. Я ручаюсь, он притащит к себе на лужайку всех, кто только