"Герберт Уэллс. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь" - читать интересную книгу автора

производивший на свет тройню; подумывал заняться изучением картинных
галерей Европы, на манер Рескина, и записывать свои впечатления; завести
печатный станок для издания ряда выдающихся произведений или использовать
опыт, приобретенный в Драматическом обществе, для писания пьес. Подумывал
я и о поэзии, вынашивал какую-то поэму, но вскоре решил, что технические
трудности этого искусства стесняют полет моего творческого воображения. Я
не был равнодушен к социальным вопросам того времени и решил, что моя
художественная деятельность, в чем бы она ни состояла, должна иметь
какую-нибудь высоконравственную и гуманную цель.
Приятели уговорили меня принять на себя обязанности почетного секретаря
дышавшего на ладан "Клуба стрелков из лука" - и в этом искусстве я достиг
значительных успехов.
Вопрос о своих жизненных задачах я обсуждал со всяким, кто согласен был
меня слушать; особенно часто я беседовал с моим другом Лайолфом Грэвзом, с
которым совершал дальние прогулки, а также с Оливией Слотер, прелестной
девушкой, о которой я уже упоминал; мое юношеское восхищение и дружба
вскоре перешли в великую идеальную любовь! Как хороша была эта блондинка с
тонкими чертами. Даже в настоящее время я мог бы припомнить множество
очаровательных подробностей, если бы мне вздумалось этим заниматься.
Волосы у нее были белокурые с золотистым отливом. Она сияла в окне лавки
между пачками табака и папирос, выставленными в витрине, как солнце сияет
сквозь листву. В мои студенческие дни она часто подходила к дверям лавки и
улыбалась мне, когда я проходил мимо по какому-нибудь делу, - и
удивительно, до чего часто у меня случались дела в той стороне! Она
смеялась и бровями и глазами; рот у нее был прямо классических очертаний,
и когда она улыбалась, верхняя губка слегка приподнималась, обнажая
ослепительно белые зубы.
Поводы к коротким, беглым беседам подвертывались все чаще, и на третий
год моего обучения я ухитрялся чуть ли не каждый день видеться с ней.
Однажды к концу дня мы встретились на велосипедах близ Абингдона и провели
вместе восхитительный вечер. Мы пили чай в придорожном коттедже, а потом
во фруктовом саду, спускавшемся к реке, стали целоваться, влекомые друг к
другу неодолимой силой. Я поцеловал уголок ее рта, Там, где видны были
зубки, потом взял ее в объятия, привлек к себе и стал целовать ее тонкую
шею; ее мягкие волосы щекотали мне щеку. После этого мы ехали к Оксфорду
вместе до тех пор, пока позволяли приличия, и расстались, причем на
обратном пути едва ли обменялись двумя словами. Мне казалось, - вероятно,
казалось и ей, - что произошло величайшее событие в жизни.
Разгорался мягкий, теплый, золотой солнечный закат; она сама была такая
нежная, теплая, золотая, - все казалось мне чудесным, и сердце мое
плясало, как мошка в ослепительном солнечном луче.
После этого мы вошли во вкус поцелуев, и так как я был хорошо воспитан,
то приправлял наши объятия разными изящными и благородными пояснениями. В
промежутках между поцелуями я говорил о высоких целях, которым должна быть
посвящена наша любовь. Я вознес Оливию на недосягаемую высоту, и она
царила в моей душе как некое божество, незримо пребывающее в алтаре храма.
Потом опять переходил к поцелуям. Она целовала меня так страстно и ласкала
так нежно, что только мысль о ее целомудрии сдерживала мой пыл; я был
бесконечно счастлив.
Получив этот первый священный залог любви, я был весь захвачен и