"Вашингтон Ирвинг. Таинственные новеллы" - читать интересную книгу автора

достопочтенный педагог зарабатывал, надо сказать, недурно, и всем, кто не
имеет ни малейшего представления об усилиях, требуемых интеллектуальным
трудом, казалось, что ему в удел досталась поразительно легкая и беззаботная
жизнь.
Сельский учитель - обычно лицо, пользующееся известным уважением и весом
среди женской половины деревни; на него смотрят, вообще говоря, как на
белоручку, как на человека, в какой-то мере близкого к господам, несравненно
более образованного и тонкого в обращении, чем грубые деревенские парни, и
уступающего в учености разве только священнику. Его приход в дом поэтому
способен вызвать некоторый переполох за чайным столом у фермера - добавление
сверхштатного блюда в виде пирожного или сластей или при случае даже появление
на столе серебряного парадного чайника. Нашему ученому мужу, в силу этих
причин, чрезвычайно везло также на улыбки окрестных девиц. О, какая картина
открылась бы нашему взору, если б нам удалось взглянуть на него в перерывах
между воскресными службами, когда он блистал в их обществе на церковном дворе!
Он срывал для них гроздья дикого винограда, обвивавшего стволы растущих вокруг
деревьев, читал все без исключения могильные эпитафии и прогуливался,
окруженный их стайкой, вдоль берега примыкающего к кладбищу мельничного пруда,
в то время как робкие деревенские увальни глупо плелись позади, лопаясь от
досады и завидуя его ловкости и развязности.
Благодаря полубродячему образу жизни он являлся к тому же своеобразной
"странствующей газетой" и переносил из дома в дом полные короба местных
сплетен, так что его всегда встречали не без известного удовольствия. Сверх
того, женщины уважали в нем человека необыкновенной начитанности, ибо он
прочитал от строки до строки несколько книг и знал назубок "Историю колдовства
в Новой Англии" Коттона Мезера, в непогрешимость которой, кстати сказать,
верил всею душой.
В общем, он представлял собою причудливое соединение лукавства и
простодушия. Его страсть к сверхъестественному и способность переваривать эти
неудобоваримые вещи были воистину поразительны, причем оба названных свойства
укреплялись в нем по мере пребывания в этой зачарованной местности. Для его
прожорливой глотки не существовало ни слишком грубой, ни слишком нелепой
басни. Как часто и с каким наслаждением, окончив после полудня занятия в
школе, растягивался он на пышном ложе из клевера у берега маленького,
журчащего около школьного здания ручейка и предавался здесь изучению
старинных, полных ужасов повестей Мезера, пока сумерки не обволакивали
печатную страницу непроницаемой сеткою мглы! И потом, когда он направлялся
мимо болот, ручья и жуткого леса к дому того фермера, где на этот раз стоял на
постое, всякий звук, всякий голос природы, раздававшийся в этот заколдованный
час, смущал его разгоряченное воображение: стон козодоя, несущийся со склона
холма, кваканье древесной лягушки, этой предвестницы ненастья и бури,
заунывные крики совы или внезапный шорох потревоженной в чаще птицы. И даже
светляки, которые ярче всего горят в наиболее темных местах, время от времени,
когда на его пути внезапно вспыхивала особенно яркая точка, заставляли его
испуганно останавливаться. А если какой-нибудь бестолковый жук задевал его в
своем несуразном полете, бедняга готов был испустить дух от страха, считая,
что он отмечен прикосновением колдуна. Единственное средство, к которому он
прибегал в таких случаях, - то ли чтобы освободиться от мучительных мыслей, то
ли чтобы отогнать злые силы, - состояло в распевании псалмов, и простодушные
обитатели Сонной Лощины, сидя вечерами у порога домов, не раз содрогались от