"Вашингтон Ирвинг. Таинственные новеллы" - читать интересную книгу автора

жестокосердых школьных владык, которые находят удовольствие в истязании своих
подданных; напротив, он отправлял правосудие, вникнув в существо дела, а не
сплеча; например он освобождал от наказания зады тщедушных и перекладывал его
на ту же часть тела физически сильных учеников. Он миловал щуплого,
несчастного паренька, вздрагивающего при малейшем взмахе лозы, но
справедливость при этом ничуть не страдала: она вознаграждалась двойной
порцией розог, всыпанных какому-нибудь коренастому, крепкому, упрямому и
надоедливому пострелу, который под лозой хмурился, пыжился и становился все
упрямее и угрюмее. Он называл это "исполнить свой долг пред родителями" и
никогда не налагал наказания без весьма утешительного для наказуемого
заверения в том, что "он будет помнить и благодарить его до конца своих дней".
Впрочем, по окончании школьных занятий Икабод становился другом и
приятелем старших мальчиков и делил их забавы и игры, а в праздничные дни
провожал по домам малышей, особенно тех, кому выпало счастье иметь миловидных
сестер или славящихся своей хозяйственностью мамаш, относительно которых было
известно, что полки у них битком набиты всякими яствами. И в самом деле, ему
приходилось поддерживать добрые отношения с учениками: доход от школы был
настолько ничтожен, что его едва хватило б на хлеб насущный, ибо Икабод был
обладателем отменного аппетита и, невзирая на худобу, отличался не меньшей,
чем анаконда <Анаконда (род удава) - название самой крупной змеи Южной
Америки, проглатывающей зараз огромное количество пищи.>, способностью
увеличиваться в объеме. Итак, дабы поддержать себя, он столовался и обитал, в
соответствии с местным обычаем, у тех фермеров, дети которых у него обучались.
Прожив в каком-нибудь доме неделю, он переселялся затем в другой, таская с
собою все свое достояние, умещавшееся в бумажном платке, и обходил таким
образом всю округу.
Но чтобы это не было слишком тяжелым налогом для кошелька его
хозяев-крестьян, склонных рассматривать расход на содержание школы как
непосильное бремя, а учителя как лентяя и трутня, он прибегал к различным
уловкам, имевшим целью показать, что он в такой же мере полезен, как и
приятен. При случае он помогал фермерам по хозяйству: ходил с ними на сенокос,
чинил изгороди, водил на водопой лошадей, пригонял коров с пастбища и пилил
дрова для зимнего камелька. Он забывал в этих случаях о непогрешимом
авторитете и об абсолютной власти, которыми пользовался в своем маленьком
государстве - у себя в школе, и превращался в олицетворение любезности и
обходительности. Лаская ребятишек, и особенно младших, он умел снискать
благосклонность в сердцах матерей и, подобно свирепому льву, во время оно
баюкавшему ягненка, часы напролет просиживал с каким-нибудь малышом на колене,
мерно раскачивая ногой колыбельку.
При всех своих прочих обязанностях он был также регентом и клал в карман
немало блестящи? серебряных шиллингов, обучая местную молодежь пению псалмов.
Он преисполнялся гордости и тщеславия, когда по воскресным дням занимал свое
место на хорах церкви, впереди группы отборных певцов; стоя здесь, он считал в
глубине души, что пальма первенства принадлежит бесспорно ему, а не
священнику. Его громовой голос заглушал голоса всех молящихся, и до сих пор в
этой церкви можно услышать какие-то странные рулады и завывания. Да что в
церкви! Их можно услышать даже за полмили отсюда, по ту сторону мельничного
пруда; утверждают, будто они являются прямыми потомками тех самых рулад и тех
завываний, которые когда-то издавал Икабод. Так, с помощью маленьких хитростей
и уловок, или, как говорится, "всеми правдами и неправдами", наш