"Роберт Уоррен. Приди в зеленый дол" - читать интересную книгу автора

Слева от двери стояла узкая железная койка, аккуратно застланная, с
пышной подушкой, сиявшей белизной в сумраке комнаты. Посреди комнаты, где
когда-то был стол, стояла старая медная кровать. Возле кровати - ведро с
эмалированной крышкой. Под кроватью - эмалированный ночной горшок.
Вздымавшееся горой одеяло не шевелилось.
Тишину нарушало неторопливое сопение.
Стараясь не слышать его, Маррей смотрел, как женщина подошла к камину и
вытащила кирпич. Достала из-за него черный кожаный кошель и положила деньги,
Это повторялось каждый раз, когда он приезжал.
- Тебе надо обязательно открыть счет в банке.
- В каком банке? - спросила она. - Кто здесь станет брать у меня чеки?
- В Корнерсе станут. Там, куда ты ездишь за провизией.
- Я теперь покупаю в Паркертоне, - сказала она.
- И там можно расплачиваться чеками.
- Да я туда не езжу.
- Ты же сказала, что...
- Я не говорила, что я езжу сама.
- Так как же...
- Я составляю список. И даю ему деньги. Он все привозит. Он ездит два
раза в месяц, с тех пор как починил машину. Он все умеет. Это он...
- Он, - повторил Маррей с отвращением. Потом, увидев черный кошель,
проворчал: - Заведи хотя бы хороший кошелек. Этот весь светится насквозь.
- Я с ним никуда не хожу, - огрызнулась она, запихивая кошель в дыру и
закрывая ее кирпичом.
Потом обернулась к нему и кивнула на кровать посреди комнаты:
- Подойди к нему.
Маррей посмотрел на кровать. Он не успел приготовиться.
- Сколько лет уже, - сказала она.
- Все эти годы ты была ему преданной женой, - сказал он машинально.
Все эти годы, приезжая сюда, он прислушивался к своим ощущениям, словно
вглядываясь и вслушиваясь в свою душу, он старался уловить в ней хоть
какой-нибудь отклик, и иногда ему это удавалось.
А иногда вообще все ограничивалось передачей денег, и он возвращался в
машину и ехал по дороге, чувствуя себя опустошенным; да и весь мир тогда
казался ему вдруг опустошенным. Но зато в те дни, когда душа его
откликалась, он ехал домой несчастный, но уж никак не опустошенный, с
каким-то томлением, словно раскаиваясь. Тогда мысли его без всякой связи
переходили на лежащую в кармане расписку.
Расписка все же лучше, чем ничего.
Пусть даже он сам как следует не понимает, зачем она ему нужна.
Все еще стоя поодаль, он взглянул на постель и подумал, что сегодня,
быть может, приехал не впустую. На пробу шагнул к кровати, сделал еще шаг,
обходя стоявшую на его пути качалку. На мгновение он позволил взгляду
отдохнуть на серой полосатой кошке, спавшей в качалке. "Да, - подумал он, -
вот что такое жизнь; кошка, спящая в качалке, и синее очарование весеннего
неба за окном, и твое сердце, ровно и неторопливо бьющееся в груди".
Но вот он резко отодвинул качалку, подошел к кровати и посмотрел на
одеяло, прикрывавшее нечто бесформенное, потом перевел взгляд на обращенное
вверх лицо на подушке. Лицо это не выглядело истощенным, но оно уже не
горело румянцем, как прежде. Оно было бледным, с красными пятнами. Мышцы