"Роберт Уоррен. Приди в зеленый дол" - читать интересную книгу автора

и, шагнув к нему, заглянула в глаза:
- Послушай, Маррей, да ведь и ты, ты тоже старик! Тебе это известно?
- Конечно, - сказал он с деланной легкостью, - годы идут, никто из нас
не молодеет.
Он с досадой заметил, что все еще держит в руке чужой туфель. Однако
это оказалось кстати. Это дало ему повод нагнуться и аккуратно поставить
туфель в шкаф за занавеску, рядом с другим.
Они вернулись в гостиную. Не садясь, он достал из внутреннего кармана
бумажник, отсчитал деньги и протянул ей пачку кредиток.
- Здесь сто долларов, - сказал он.
- Спасибо.
Он положил на мраморный стол исписанный лист и вечное перо. Она подошла
и расписалась. Он взял расписку и ручку, положил в карман.
- Тебе бы надо вести учет, - сказал он ворчливо.
- Незачем, - сказала она. - Только лишняя забота.
- Я думаю, ты скоро будешь получать больше, - сказал он, сам не зная
почему. - Я приобретаю для тебя новые акции.
- Нам хватает, - сказала она. - У нас есть все что надо.
. Это его разозлило. Он почувствовал себя так, словно его застигли на
месте преступления, и ему захотелось защищаться, нанести ответный удар.
- Но ты могла бы позволить себе хоть немножко удобств, - сказал он, изо
всех сил стараясь говорить ровно. - Хоть какую-то роскошь. Хотя бы...
Она поглядела на него.
- Каждый живет по-своему, - сказала она.
"А мне? Как мне-то жить? - подумал Маррей. - Так вот и ездить сюда из
года в год, возить ей деньги, делая вид, что это какие-то проценты,
складывать в шкаф желтеющие от времени расписки, обманывать ее, уже начиная
верить в свой обман и чувствуя иной раз, что уличен. Но в чем?" Он сам не
знал.
И думать об этом не хотелось. Он подтянулся, расправил плечи, втянул
живот и сказал:
- Пойдем повидаем Сандера.
Она кивнула, отодвинула пыльную, полуистлевшую красную портьеру,
отворила дверь и вышла, держа деньги в руке.
Мальчишкой, встречая Сандера, Маррей всегда расправлял плечи и втягивал
живот. Теперь, собираясь навестить его, Маррей привычно приосанился.
Они вошли в бывшую столовую - просторную комнату, обшитую деревянными
панелями и оклеенную цветастыми обоями; здесь висела хрустальная люстра, но
вместо газовых рожков из нее теперь торчали пустые электрические патроны.
Лак с панелей облез, цветы на обоях поблекли, словно пораженные осенними
заморозками, потолок был весь в трещинах, а местами штукатурка отвалилась
вовсе, обнажив дранку. Большой камин был забит железом. Возле него стояла
пузатая чугунная печка с черной поржавевшей трубой, уходившей в дыру, грубо
пробитую над старинной каминной полкой. На полке стояла расколотая чаша
дрезденского фарфора, из которой торчали скрученные газеты - растопка для
печки. Большой обеденный стол был отодвинут к стене, и на нем за многие годы
накопилась груда всякого хлама: старые газеты, свернутый ковер, седло с
растрескавшейся кожей, горшки, глиняный кувшин, груда пустых аптечных
пузырьков, кусок трубы. Тут же были сложены стопкой простыни, чистые, но
неглаженые.