"Роберт Уоррен. Приди в зеленый дол" - читать интересную книгу автора

он вспомнил Сандерленда - молодого Сандера, орущего, приподнявшись в
стременах, несущегося галопом по дороге, вспомнил зеленые поля и тучные
стада на лугах, и ослепительное солнце - солнце сорокалетней давности, и как
в тени под кедрами белели стены дома.
С тех пор дом сильно потускнел. Глядя на почерневшие доски обшивки,
разбитое стекло в окне, провисшую крышу пристройки, Маррей подумал, что в
сущности этот дом никогда и не отличался особым величием: сначала это была
просто большая бревенчатая хижина, срубленная первым из поселившихся здесь
Спотвудов; позже ее обшили досками, потом пристроили крыло, потом, при
дедушке Сандера, навесили двухэтажную веранду. Но по углам веранды стояли не
резные колонны, а простые кедровые брусья, обшитые досками. Теперь, когда
подгнившие доски стали отваливаться, это особенно бросалось в глаза.
И он подумал о доме, в котором жил сейчас он сам, - о старом особняке
Дарлингтонов, доставшемся ему, когда он женился на Бесси. Да, вот это дом
так дом - кирпичный, с высоким белым портиком, с коринфскими колоннами - ему
нравилось звучание этого слова; коринфские, - и все в образцовом состоянии,
потому что у него хватило средств на полную реставрацию особняка.
Да что там Дарлингтоны! Он, Маррей, вложил в этот дом вдвое больше, чем
они. Обозревая свой сумрачный жизненный путь, он догадывался, что этот
расход был частью цены, которую надо заплатить за кресло в Верховном суде
штата Теннесси. Возможно, женитьба на Бесси Дарлингтон тоже входила в эту
цену, но об этом думать не хотелось.
Презрительно усмехнувшись при мысли, что мальчишкой он считал дом
Спотвудов великолепным, Маррей запретил себе вспоминать прошлое. "На самом
деле, - подумал он, - правительству следовало бы откупить эту нищую долину с
ее начисто смытой почвой и завалившимися изгородями и устроить здесь
заповедник. Но куда тогда денется Сандерленд Спотвуд? Да не все ли равно,
где будет лежать эта груда мяса", - раздраженно подумал Маррей. И со злобой
спросил себя, с какой стати он тащится в такую даль, когда у него полно
дел - ведь к делам его частных клиентов теперь добавились еще и прокурорские
обязанности! Ехать сюда только для того, чтобы еще раз поглядеть на эту
тушу, почти не подающую признаков жизни, и услышать его сдавленный хрип, от
которого кажется, что тебя самого душат?
Мысли Маррея помимо его воли снова вернулись к прошлому, к тому
могучему, атлетически сложенному юноше, каким он увидел Сандерленда Спотвуда
на первом курсе Нэшвиллского университета - здоровяка с копной русых кудрей
и наглыми голубыми глазами навыкате. В те редкие дни, когда Сандер приходил
на занятия, на нем была нестираная охотничья куртка с застарелыми пятнами
крови.
Он приносил пружинник с пятидюймовым лезвием и во время лекции, бывало,
звучно выстреливал лезвие и очень старательно подравнивал себе ногти. Брился
он нерегулярно. К студенткам был равнодушен, но по субботам непременно
отправлялся в бордель.
Почтение, которое внушало имя Спотвуда, слухи о спотвудских деньгах и
высокомерие, с которым держался сам Сандерленд, послужили ему рекомендацией
в студенческий клуб, но накануне церемонии посвящения он напился вдрызг,
подрался с членом клуба и был вычеркнут из списков.
- Лягал я вас всех, - сказал он, узнав об этом.
К апрелю о нем уже слагали легенды.
В мае его выгнали, потому что ясным весенним днем, в половине пятого, в