"Джозеф Уэмбо. Новые центурионы (о полиции Лос-Анжелоса)" - читать интересную книгу автора

краях...
Вслед за ней они прошли в спальню, и тут Серж увидел его - Блаженного
Мартина де Порреса, черного святого в белой мантии. Рукава черного плаща
ниспадали на черные кисти рук. Он будто говорил чикано: "Взгляни на мое
лицо. Оно не смуглое, а черное, но даже это не мешает Всевышнему дарить
мне свои чудеса". Интересно, подумал Серж, неужели и сейчас в Мексике
снимают фильмы про Мартина де Порреса, Панчо Вилью и других народных
героев? Мексиканцы все сплошь верующие, подумал он. Завшивевшие католики,
точнее и не скажешь. Не такие, конечно, благочестивые и аккуратные
прихожане, как итальянцы или ирландцы. Ацтекская кровь разбавила
ортодоксальный испанский католицизм. Он размышлял о том, что у мексиканцев
существует своя особая версия божественности Христа. Различные
свидетельства тому он видел в свое время, наблюдая в Китайском квартале,
как стоят они, коленопреклоненные, в церквушке с осыпающейся со стен
штукатуркой. Одни крестились в традиционной мексиканской манере, не
забывая в заключение приникнуть губами к ногтю большого пальца. Другие
проделывали все это трижды, кто-то - шесть раз и более. Одни совершали
малое крестное знамение большим пальцем у себя на лбу, потом касались
груди и плеч, затем, для совершения нового знамения, возвращались к своим
губам и снова - к груди и плечам, а после - еще одно крестное знамение у
губ, за которым следовал десяток других - у лба, груди и плеч. Тогда он
любил наблюдать за ними, особенно во время Сорокачасия, когда свершалось
Святое Причастие, а сам он, будучи служкой, обязан был сидеть или стоять
по четыре часа на коленях у подножия алтаря, покуда его не сменял на посту
Мандо Рентерия, тощий хмырь двумя годами моложе его самого. Он вечно
опаздывал к мессе, как и ко всем другим подобным делам. Серж часто
наблюдал за ними, и теперь память подсказывала ему: пусть тот странный
идол, кому они поклонялись, и не был тем Христом, которого знала традиция,
но только их колена, когда они падали ниц, всегда касались пола, обмана
тут не было, не в пример англос, преклоняющим колена в куда более
прекрасных храмах; он убедился в этом за тот короткий срок, когда после
смерти матери давал себе труд посещать мессу. И на безмолвные каменные
изваяния на алтаре они, мексиканцы, умели глядеть с искренним и
неподдельным благоговением. А посещают они каждую субботу мессу или нет,
неважно: молясь, они причащаются всею душой.
Он вспомнил, как подслушал однажды слова своего приходского священника
отца Маккарти, обращенные к школьной директрисе Пречистой сестре Марии:
"Пусть они и не самые прилежные католики, зато почтительны и веруют
по-настоящему". Серж, тогда еще маленький послушник, стоял в ризнице, где
оставил, позабыв отнести домой, свой белый стихарь. Мать послала его
обратно, считая непреложным правилом после каждой мессы, на которой он
прислуживал, стирать и крахмалить стихарь, даже если в том не было
необходимости и даже если от такого ухода он быстрее изнашивался и тогда
ей приходилось шить новый. Серж знал, кого под этим "они" имел в виду отец
Маккарти в разговоре с долговязой ирландской монахиней. Лицо ее казалось
твердым, как утес, и первые пять лет в школе, стоило Сержу открыть не
вовремя рот или замечтаться на уроке, она безжалостно хлестала его
линейкой по рукам. Но позже, на последующее трехлетие, отношение ее к
Дурану резко изменилось: ведь он, нескладный и путающийся в сутане
(укороченной сутане отца Маккарти, слишком длинной для мексиканского