"Джозеф Уэмбо. Новые центурионы (о полиции Лос-Анжелоса)" - читать интересную книгу автора

про это еще в сороковые годы, когда они кинулись переезжать.
- Кому говорили? - спросил Серж, весь внимание.
- Мы сумели бы жить вместе с мексиканцами. Иудей-ортодокс все равно что
мексиканец-католик. Мы могли бы жить бок о бок. А теперь взгляните, что мы
имеем. Крещеные евреи - это ужасно. Иудеи-христиане? Не смешите меня. Или
мексиканцы-баптисты! Видите, как все перемешалось и перепуталось? Теперь
нас осталась лишь жалкая горстка стариков. Я и за ограду уже не выхожу.
- Я было подумал, что вы вызвали нас по поводу миссис Хорвиц, - сказал
Гэллоуэй, повергнув Сержа в еще большее замешательство.
- Да, все та же история. На свете нет человека, который поладил бы с
этой особой, - сказала миссис Уоксман. - Она болтает всем подряд, что ее
муж держал мастерскую лучше, чем была у моего Морриса. Ха! Мой Моррис -
это же часовых дел мастер. Понимаете ли вы, что это значит? Часовщик -
золотые руки! Творец, а не какой-то там жалкий халтурщик!
Старушка встала и принялась сердито жестикулировать посреди комнаты.
Тонкая струйка слюны незаметно для нее скатилась с угла изборожденных
морщинами губ.
- Ну, ну, будет, будет вам, миссис Уоксман, - говорил Гэллоуэй, помогая
ей вернуться на стул. - Я сейчас же отправлюсь к миссис Хорвиц и потребую
от нее прекратить эти вздорные сплетни. А если она заупрямится, что ж, я
пригрожу ей тюрьмой.
- Правда? Вы так и сделаете? - спросила старушка. - Только не
арестовывайте ее, заклинаю вас. Просто хорошенько ее припугните.
- Мы займемся этим немедленно, - заверил Гэллоуэй, надевая фуражку и
поднимаясь на ноги.
- Ну и поделом ей! Сама напросилась, - сказала миссис Уоксман, одарив
их лучезарной улыбкой.
- До свидания, миссис Уоксман, - сказал Гэллоуэй.
- До свидания, - пробормотал Серж, надеясь, что напарник не обратил
внимания на то, как долго он не мог понять, сколь дряхла оказалась
хозяйка. Это и называется, должно быть, старческим маразмом.
- Наш постоянный клиент, - объяснил Гэллоуэй, трогая с места и зажигая
сигарету. - Я здесь бывал уже раз двенадцать. Старички-евреи всегда
говорят "Бойл-хайтс" и никогда - "Холленбек" или "Восточный Лос-Анджелес".
До наезда сюда чиканос тут была еврейская община.
- У нее есть родные? - спросил Серж, отмечая вызов в журнале.
- Ни души. Еще одна всеми покинутая, - ответил Гэллоуэй. - Уж лучше
пусть меня сегодня же пристрелит на улице какая-нибудь задница, чем так
вот заканчивать жизнь - убогим, дряхлым и одиноким, как перст.
- А где живет эта миссис Хорвиц?
- Почем я знаю! Где-нибудь в Вест-Сайде, куда перебрались все евреи с
деньжатами. А может, давно померла.
Серж позаимствовал у напарника еще одну сигарету и позволил себе
расслабиться, пока тот медленно вел машину по городу, словно стараясь не
растревожить сумерки. Сумерки позднего лета. Гэллоуэй притормозил перед
винным магазином и спросил у Сержа, какую марку сигарет тот предпочитает,
затем, даже не заикнувшись о деньгах, вошел внутрь. Сержу было уже
известно, что это означает: этот магазинчик - "сигаретная остановка"
Гэллоуэя или же "закреплен" за их машиной - Четыре-А-Сорок три. Подобные
незначительные знаки внимания он принимал от любого напарника без зазрения