"Дениел Уоллес. Крупная рыба" - читать интересную книгу автора

знаю, верит ли он в Бога, в жизнь после смерти, в возможность для всех нас
вернуться кем-то или чем-то еще. Я не знаю и того, верит он в ад, или в
ангелов, или в рай, или в лох-несское чудовище. Когда он был здоров, мы с
ним никогда не говорили о подобных вещах, а после того, как он слег, только
о его болезни да спортивных командах, за игрой которых он больше не мог
следить, потому что засыпал в ту же секунду, когда включали телевизор, и о
том, как справиться с болью. И я ожидаю, что и сейчас он проигнорирует мой
вопрос. Но неожиданно его глаза становятся шире, взгляд как бы проясняется,
словно его захватила перспектива того, что его ожидает после смерти, - нечто
иное, чем пустая комната для гостей. Словно подобная мысль впервые пришла
ему в голову.
- Что за вопрос, - говорит он, и голос его крепнет. - Не знаю, право,
смогу ли выразить это словами. Но это напоминает мне - останови меня, если
уже это слышал, - о дне, когда Иисус подменял святого Петра у ворот. В
общем, стоит однажды Иисус на страже и видит, как к воротам приближается
какой-то старик.
"Что ты сделал для того, чтобы попасть в Царство Небесное?" -
спрашивает его Иисус.
И старик отвечает: "Увы, не слишком много. Я - простой плотник,
проживший тихую жизнь. Единственное, что было замечательного в моей жизни, -
это мой сын".
"Твой сын?" - с любопытством спрашивает Иисус.
"Да, это был прекрасный сын, - отвечает старик. - Его рожденье было
совершенно необыкновенным, а позже он чудесным образом преобразился. А еще
он стал известен на весь мир, и до сих пор многие люди любят его".
Христос смотрит на него и, крепко обняв, восклицает: "Отец, отец!"
И старик тоже стискивает его в объятиях и говорит: "Это ты, Пиноккио?"
Он хрипло смеется, а я улыбаюсь, качая головой.
- Я уже слышал эту историю.
- Надо было остановить меня, - говорит он, рассказ явно отнял у него
много сил. - Сколько мне еще осталось сделать вздохов! Ты ведь не хочешь,
чтобы я тратил их на старый анекдот?
- Не похоже, чтобы за последнее время ты узнал что-нибудь новенькое, -
говорю я. - Но все равно этот - один из твоих лучших. Компиляция. "Собрание
анекдотов Эдварда Блума". Они все очень смешные, папа, не волнуйся. Но ты не
ответил на мой вопрос.
- Какой вопрос?
Я не знаю, смеяться мне или плакать. Всю свою жизнь он прожил как
черепаха, внутри непроницаемого панциря: нет абсолютно никакой возможности
добраться до его чувствительного нутра. Я надеюсь, что в эти последние
мгновения жизни он откроет мне уязвимое и нежное подбрюшье своей души, но
этого не происходит, увы, и я глупец, что рассчитывал на это. Так повелось с
самого начала: всякий раз, как мы подходим к важному, серьезному или
щекотливому вопросу, он отделывается шуткой, анекдотом. Никогда не скажет
прямо: "А ты как думаешь, по-моему, в этом смысл жизни".
- Почему так происходит, как считаешь? - спрашиваю я вслух, словно он
может слышать мои мысли.
И он, похоже, их слышит.
- Всегда было как-то не по себе с апломбом рассуждать о подобных
вещах, - говорит он, беспокойно двигаясь под простынями. - Разве можно тут