"Дениел Уоллес. Крупная рыба" - читать интересную книгу автора

как раз к приезду гостей.
Он смеется, точней, издает звуки, означающие в эти дни смех, то есть
натужный хрип. Это было его решение, принятое некоторое время назад:
перебраться в комнату для гостей. Хотя он хотел умереть дома, чтобы мы были
с ним, он не желал умирать в спальне, которую делил с матерью последние
несколько десятилетий, поскольку чувствовал, что впоследствии это будет
действовать на нее угнетающе. Умереть и освободить комнату к моменту приезда
на его похороны родственников, живущих за городом, - эту шутку он частенько
повторял в последние недели и всякий раз, словно только что придумал ее.
Думаю, что так оно и есть. Он всегда говорит это с таким удовольствием, что
я не могу не улыбнуться его стараниям продолжать острить.
Мы замолкаем, не зная, о чем еще говорить, с улыбками, застывшими на
лицах, как два идиота. И что тут скажешь, в чем еще нужно искать примирение
в последние минуты последнего дня, который пройдет разделительной чертою
между до и после в твоей жизни, дня, который все изменит для вас обоих,
живущего и умершего? Десять минут четвертого. За окном - лето. Этим утром я
задумал пойти вечером в кино с приятелем, который приехал домой из колледжа
на каникулы. Мать собралась приготовить на обед баклажанную запеканку. Она
уже разложила на кухонном столе продукты, потребные для этого. Перед тем,
как доктор Беннет вышел от отца со своей новостью, я было решил пойти
искупаться в бассейне за домом, до последнего времени отец практически жил в
нем, плавание было единственной физической нагрузкой, на которую он был
способен. Бассейн как раз под окном комнаты для гостей. Мать думала, что я,
плещась в нем, иногда бужу отца, но он любит слушать, как я ныряю. Говорит,
что, слыша плеск воды, он как будто ощущает кожей ее свежесть.
Идиотская улыбка постепенно сползает с наших лиц, и мы смотрим друг на
друга, не скрывая своих чувств.
- Эй, - говорит мой отец, - я буду скучать по тебе.
- А я по тебе.
- Правда?
- Конечно, папа. Я-то как раз...
- Стоп! - обрывает он меня. - Получается, что ты-то как раз и будешь
скучать.
- Ты, - слова помимо моей воли рвутся наружу, - ты веришь?...
Я смолкаю. В моей семье существует молчаливый уговор не заводить с моим
отцом разговор о религии или политике, стараться этого избегать. Когда
затрагивается тема религии, он вообще умолкает, когда речь заходит о
политике - его невозможно остановить. Впрочем, с ним трудно говорить о
большинстве вещей. Я имею в виду суть вещей, вещей важных, имеющих значение.
Так или иначе, ему это просто-напросто сложно, и, может, он немного боится
попасть впросак, что неприятно для этого очень умного человека, который
забыл больше из географии, математики и истории, чем я усвоил за свою учебу
(он знал столицы всех пятидесяти штатов и докуда можно долететь, если
отправиться из Нью-Йорка прямо на юг). Так что я тщательно слежу за тем, что
собираюсь сказать. Но порой у меня вылетает какое-нибудь неосторожное слово.
- Верю во что? - спрашивает он, и его небольшие голубые глаза впиваются
в меня.
- В Царство Небесное, - отвечаю я.
- Верю ли я в Царство Небесное?
- И в Бога, и все такое прочее, - говорю я, потому что не знаю. Я не