"Хью Уайбру. Православная Литургия " - читать интересную книгу автора

присутствовать при совершении евхаристии и не причаститься было немыслимо -
причастие было кульминацией, да и просто целью божественной литургии.
Регулярно причащаясь, соединившиеся с Христом в крещении тем самым
становились и пребывали его Телом, Церковью. Это считалось настолько важным,
что во II в. диаконы брали часть хлеба и вина, освященных во время
евхаристического собрания, и разносили тем из верующих, кто по уважительной
причине не мог присутствовать лично.

Мы уже видели, почему ближе к концу IV в. отказались от такого подхода
к евхаристии и причастию. Последствия оказались очень серьезными. В первые
три века причащение составляло важную часть службы и занимало не меньше, а
то и больше времени, чем Евхаристическая молитва. Кроме того, именно в этой
части службы народ участвовал особенно полно и активно. Конечно, у него было
и другое занятие - петь ответы на ектениях и псалмодиях; тем не менее
бульшую часть службы люди были просто слушателями - хотелось бы надеяться,
молящимися, но слушателями.

Как только народ перестал причащаться регулярно, баланс службы
сместился. Причастие стало занимать все менее заметное место, и
необходимость доставлять в храм хлеб и вино тоже теряла актуальность. Мiряне
все больше становились пассивными зрителями и слушателями службы, проводимой
кем-то другим. Этого отнюдь не улучшали высказывания Кирилла Иерусалимского,
Иоанна Златоуста и других о том, что евхаристическое жертвоприношение
завершается в конце Анафоры. Вслед за ней может идти и причащение, но в нем
уже видели нечто меньшее, чем неотрывную часть обряда.

Если нет причащения, какой же смысл служить божественную литургию?
Кирилл Иерусалимский подчеркивает, как эффективна молитва в контексте
таинства - ведь в нем, в таинстве, присутствует Сам Христос, жертва,
закланная ради нашего спасения. Потому-то в Кириллову Евхаристическую
молитву и входила вслед за освящающим дары эпиклесисом всеобъемлющая
ходатайственная молитва о церкви и обо всем мiре, о живых и мертвых.
Златоуст эту точку зрения разделял, и она стала неотъемлемой составляющей
византийской и вообще православной традиции.

Но самого по себе этого было еще не достаточно, чтобы ходить по
воскресеньям в церковь. Нужны были дополнительные мотивы; возможно, ими
стало пышное великолепие, которым обставляли внесение хлеба и вина, а также
новая значимость, которую ему вскоре придали Феодор Мопсуестийский и другие.
Может возникнуть вопрос, а не было ли символическое толкование евхаристии
хотя бы частично вызвано к жизни этим упадком частоты причащения? Если люди
в ходе литургии думали о разворачивающейся перед ними истории жизни Иисуса
Христа или о ступенях восхождения души к Богу, их участие или неучастие в
таинстве посредством причащения уже не так много значило.

Как понимали евхаристию во времена Иоанна Златоуста

Как понимали прихожане Великой церкви святой Премудрости (Софии)
литургию, когда ее служил архиепископ Константинопольский Иоанн Златоуст?