"Виктор Вучетич. Мой друг Сибирцев " - читать интересную книгу автора

Сибирцев кивнул.
- Всё бумаги, - снова проскрипел Евстигнеев и приподнял блюдечко. -
Человек погиб, а им бумаги...
- Кому им? - Сибирцев поднял голову.
- Нам, - вяло отмахнулся Евстигнеев. - Видел я его... Страшной смертью
погиб Павел. На-ко вот, - он протянул Сибирцеву несколько листов, плотно
исписанных расплывчатыми чернилами. - Сотников это. Я велел, чтоб самым
подробным образом. Все факты, и никаких фантазий. А дальше - мои
соображения.
Сибирцев прошел за стол Евстигнеева, потеснив его к окну, раздвинул
бумаги и положил перед собой листки. Сел, сжав ладонями виски, начал читать.
А потом вдруг задумался, пристально глядя куда-то поверх бумаг. За сухими,
грамотными фразами показаний Сотникова он снова увидел многомесячную мрачную
и кровавую историю колчаковского исхода в Сибири...
События, о которых невольно вспомнилось сейчас, разворачивались еще в
апреле восемнадцатого, когда во Владивостоке высадились десанты японцев, а
позже - американцев и англичан. Тогда же в Харбине, при штабе
главно-начальствующего в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной
дороги* Дмитрия Леонидовича Хорвата - "длиннобородого харбинского Улисса" -
как тайком звали его подчиненные - появился недавно вернувшийся с
германского фронта бывший прапорщик Михаил Сибирцев. Хоть в чинах он был
невысоких, зато фронтовая закалка: такие скоро становились штабс-капитанами,
а то и полковниками. Именно здесь, под негласным покровительством и на
денежные субсидии Хорвата и, кстати, с помощью оружия, которое от имени
главы японской миссии в Харбине генерала Накашимы доставлял полковник
Куроки, формировались отряды спасителей родины под главенством Семенова,
Орлова и других. Для этих вольных атаманов не существовало никаких законов,
и слушались они лишь тех, кто давал деньги. А контр-адмирал Колчак, только
что приплывший из Сингапура, был назначен для начала членом правления КВЖД
и, видимо, еще не совсем четко представлял себе судьбу, уготовленную ему
английскими союзниками. В общем, то были дни всеобщего помешательства на
идее реванша, скорого и жестокого, отождествляемого со спасением России.
Сибирцев запомнил эти слова, сказанные знакомым штабным офицером из
окружения Хорвата; они потом сошлись накоротке, и странным показался
Сибирцеву этот поручик, польский князь, невесть за какие грехи заброшенный
сюда от далекой своей ясновельможной. Но в какой связи вспомнился этот
офицер? Ах да, это он отослал Сибирцеву письмо, передал с оказией, - очень
неосторожное письмо, хорошо, что в эту пору был еще Сибирцев вне зоркого ока
семеновской контрразведки. Дорого могло бы оно обойтись. Так вот, писал он
Сибирцеву на станцию Маньчжурия: "...а штабные должности у нас, дорогой
Мишель, нынче переполнены, и всюду еще толпы прикомандированных. Я спросил
давеча опору нашего всероссийского правительства, полковника Маковкина, - вы
должны помнить его, Мишель: смутьян и бабник, - зачем же так-то раздуваются
штаты? Знаете, что он ответил? "Сие нужно для флага и для получения
содержания: надо же как-нибудь кормиться". Нагл, да хоть откровенен... Все
харбинское начальство обзавелось стадами личных адъютантов, по городу
носятся автомобили с супругами, содержанками и ординарцами высшего
начальства и всяческих кандидатов в атаманы. Семенов завел себе атаманшу из
харбинских шансонеток и на днях преподнес ей колье в 40 тысяч рублей. И уже
вовсе новость: появились "кузины" милосердия. В штабах теперь порхают для