"Катерина Врублевская. Дело о рубинах царицы Савской (Аполлинария Авилова-4) " - читать интересную книгу автора

- Все в порядке, барышня, сорок буханок.
- Вы полагаете, этого хватит? - усомнилась я.
- Не хватит - добавим. Хлеба достаточно.
- Не могли бы матросы отнести кипятку в трюм? Люди хотят чаю.
- Все будет, - и прикрикнул на матросов: - Пеньковый фал захватите. Да
не этот, покрепче. А то каша на голову им шваркнется, - обратившись ко мне,
пояснил: - На веревке бачки спускать будем. Потом также пустые и поднимем.
- Позвольте попробовать, - попросила я.
- Извольте, - немного обиженный кок протянул мне столовую ложку. - И
суп хорош, и каша. Не господская еда, но для простого народа в самый раз. У
меня матросы едят и хвалят.
Действительно, каша оказалась сытной и щедро сдобренной коноплянным
маслом.
- Полина, вот вы где! А я вас ищу, - раздался на камбузе голос
Аршинова. - Что вы тут делаете?
- Кашу пробую, - ответила я, возвращая коку ложку.
- И как?
- Вкусная.
- Тогда и мне дайте, - Аршинов перехватил у кока ложку, зачерпнул от
души каши и проглотил. - Да, знатная каша, молодец, кок! Не подвел!
- Николай Иванович, - обратилась я к казаку, когда мы вышли из
камбуза, - плохо людям в трюме. Без света они там, ребенок в горячке
мечется.
Аршинов нахмурился:
- Я займусь этим, Аполлинария Лазаревна, а вы ступайте к себе,
отдохните. Вон зеленая вся от качки.
- Спасибо, Николай Иванович, но я не хочу отдыхать. Лучше схожу гляну,
может, что-нибудь из медикаментов пригодится. Кстати, у одного из
переселенцев, студента Нестерова, оказалось медицинское образование. Он
вызвался понаблюдать ребенка.
С тех пор я ежедневно спускалась в трюм, расспрашивала людей об их
нуждах, а потом поднималась наверх и теребила капитана, Аршинова, первого
помощника, - любого, кто мог бы помочь мне.
Ребенок выздоровел и его мать каждый раз, когда я проходила мимо,
осеняла себя крестным знамением и кланялась. Мне было неудобно.
Нестеров вовсю занялся фельдшерской практикой: вскрывал нарывы,
прикладывал свинцовую примочку к ушибам, поил недужных касторкой - почему-то
многие маялись животами от морской болезни.
Запах в трюме стоял тяжелый. Воды для мытья нет - только питьевая.
Гальюн устроен просто до невозможности - все совершалось в бачок, который
дежурный выливал в бочку. Раз в день бочку стрелой вытаскивали наверх
матросы и опорожняли в море.
Около двух десятков человек ходили за коровами: задавали корм, сгребали
в сторону навоз. Бабы доили. Детям давали свежее молоко.
Уже прошли Босфор и Дарданеллы. Потеплело. Корабль вышел в Эгейское
море, и я каждое утро выходила на палубу и наслаждалась особенным дурманящим
воздухом. Здешний ветер не похож на те резкие колючие порывы, которые не
давали мне дышать в N-ске. Морской воздух напоен жизнью, именно тут должна
была зародиться цивилизация, и принести миру красоту и искусство.
- Ох, какая бабонька! И наверху ходит - наверное, из благородных.