"Катерина Врублевская. Дело о рубинах царицы Савской (Аполлинария Авилова-4) " - читать интересную книгу автора

Мальчик Али закрыл глаза руками и зарыдал в голос.
- Ах, бедный, бедный Фасиль Агонафер! Он не принял слабительного и
теперь умрет вместе с глистами внутри.
- Что он говорит? - спросила я Головнина.
- У эфиопов есть обычай: считается неприличным умирать с паразитами в
теле, поэтому перед смертью им дают слабительного.
- Господи, что за чушь! - прошептала я, но тут же устыдилась
собственного неблагодушия, подошла к мальчику и принялась его утешать: - Не
бойся, у него нет глистов, он же ничего не ел уже давно.
- Правда? - он посмотрел на меня снизу вверх, слезы подсохли, и тут
Нестеров попросил нас всех выйти.
Мы вышли и поднялись на палубу. Было свежо, на небе мерцали звезды
величиной с кулак. Море успокоилось. Головнин запыхтел своей неизменной
трубкой, а я спросила Аршинова, в нетерпении шагающего от одного борта к
другому:
- Николай Иванович, вы можете, наконец, объяснить, в чем дело? В
реестрах переселенцев нет никакого эфиопа.
- Нет, потому что он не переселенец. Он возвращается на родину, -
резонно заметил Аршинов.
- Но на него должны были выписать довольствие!
- Ах, дорогая Полина, - хохотнул он, - ну, сколько тот монах ест? Как
птичка. Мой Али и то больше потребляет.
- А почему он жил в отдельной каюте? Как и я.
- Да разве можно больного, да еще божьего человека в трюм совать? -
Аршинов округлил глаза. - Нет, я этого не позволил, все же он православный,
как и мы с вами.
О том, что в трюме сидели сплошные православные, я Аршинову напоминать
не стала. Все равно соврет. Поэтому я извинилась и поспешила к себе в каюту,
чтобы посмотреть, что же вручил мне старый эфиопский монах.

* * *

В каюте я тщательно осмотрелась, заперла дверь, и только после этого
достала из кармана пергамент. Я боялась, что текст будет на эфиопском языке,
или как говорил Аршинов - на амхарском, но, увидев, что в нем есть и
привычная славянская вязь, повеселела и присела поближе к иллюминатору -
рассвет уже занимался.
Но моя радость была преждевременной. Пергамент оказался источен жучком,
а витые буквы церковнославянского кое-где вытерты от частого скручивания
письма в трубочку.
По верху пергамент был порван по изломанной линии, дальше шли странные
значки, а потом мне удалось разобрать следующие строки, написанные странным
почерком, в котором буквы отделялись одна от другой:
"...я дам народам уста чистые, чтобы все призывали имя его и служили
ему единодушно. Из заречных стран Ефиопии, поклонники мои, дети рассеянных
моих, принесут мне дары - так говорил Софония, и поклонимся же, возлюбленные
чада мои, его мудрости, равной мудрости великого из царей, чей сын не
уступил ему в зоркости сердца.
Но злое задумал Менелик, и, принеся дары, забрал из Святая Святых (тут
стерто)... потеряны рубины матери его, и кто теперь помажет на царство?