"Константин Вронский. Сибирский аллюр " - читать интересную книгу автора

Канат был перерублен, и плот понесло на середину Камы. Здесь
следовавшие рядом на лодках казаки бросили в воду прикрепленные к плоту
веревки с тяжеленными камнями. После этого Машков со товарищи вернулись к
Ермаку.
- Так-то вот! - рявкнул Ермак Тимофеевич, приподнимаясь на стременах в
полный рост. Взгляд сверлил опущенные казачьи головы. - Они были первыми! И
я клянусь вам, что любого кину также в реку, кто начнет нарушать порядок и
сеять раздор! Ясно?
Вода заливала мешки с приговоренными. Они молчали. Казалось, ослушники
не верили в то, что происходит: их не повесили, не обезглавили, ничего.
Только набили мешки песком и сунули в воду. Просто было очень холодно и
неприятно, но разве ж сравнишь с тем, когда голову с плеч рубят... Ермак, ты
настоящий друг... Нас всего лишь купнули.
Опасное заблуждение, нашептанное самим Сатаной. И спустя полчаса
обреченные на медленную гибель поняли это. Песок наливался водой. Страшная
тяжесть сдавила казаков; грудная клетка стиснута, дыхание перехватило,
мокрый песок вгрызался в спину, душил и убивал.
Спустя час казаки начали кричать. Ватага молча стояла на берегу реки и
боялась даже пошевелиться. Ермак разъезжал вдоль берега и, заглядывая в
глаза товарищей, спрашивал:
- Никак ты их пожалел? Никак ты к ним в компанию удумал?
Орельцы молча расходились по домам. Дикие, отчаянные, жуткие крики
казнимых преследовали их по пятам, налипая в ушах.
Симеон и Никита Строгановы ускакали сразу же после того, как плот
отогнали на середину реки; и только Максим все еще оставался на берегу,
подумывая уже о том, а не сесть ли ему со слугами в лодки, чтобы оборвать
мучения несчастных.
- Пусть все идет так, как идет, купец, - подъехал к нему Ермак. Он
прекрасно знал, о чем думают собравшиеся на берегу люди. - Их не убьют...
- Но ведь они обезумеют еще прежде того, как умрут, - мрачно возразил
Максим.
Ермак молча повернул коня прочь от молодого купца.
До полудня выли обреченные на смерть, а потом их крики стали тише,
превратившись, в конце концов, в жалобные стоны, почти не различимые с
берега. Они все еще жили, песок не задавил их до смерти, но речной холод
пробирал до костей, а на обритые головы нещадно палило солнце.
Чуть в стороне от все еще толпившейся на берегу угрюмой ватаги стоял
новый коновал Строгановых, Александр Григорьевич Лупин, выглядывающий в
толпе казаков свою дочь. Она стояла в первом ряду ватаги, широко расставив
ноги, с взлохмаченными вихрами, маленький дикий "мальчишка". Рядом с ноги на
ногу переминался Машков, подавленный, с осунувшимся лицом, и Лупин мигом
догадался: "Это - он! Этот парень украл мою Марьянку! Тот еще фрукт, сей
казак! Не он ли палачом только что поработал? И вот этого она любит? Да где
ж ее глаза-то были? О чем она думала, когда решила, что он - тот, за кем
стоит бродяжить по миру, на край света бежать? И что с ее сердечком
происходит, Господи?"
Лупин вздохнул, отправил в рот кусок жесткой конской колбасы и принялся
вдумчиво, с чувством жевать его. Он ждал. Александр Григорьевич не знал,
заметила ли его Марьянка, но ведь рано или поздно жуткий Ермак велит ватаге
"лыцарей" расходиться по домам в казачий городок, и тогда, возможно, она и