"Владимир Возовиков. Море вернет янтарь" - читать интересную книгу автора

словно хотел заручиться в удаче. У каждого летчика есть суеверие или
примета...
А потом однажды в долгом рейсе предчувствием или тоской сжало сердце -
кто-то словно бы заклинал его возвратиться, и в пустыне легкого летнего неба
взгляд его, казалось, вот-вот поймает чей-то другой, вопросительно ждущий.
Ему стало не по себе, и Соколов понял: это снова говорит одиночество,
которое будет тревожить все чаще. Воротясь из рейса, он взял отпуск и
женился на женщине, с которой познакомился незадолго перед тем на семейном
вечере у одного из сослуживцев. А когда прошли отпускные дни, ему напомнили
забытое имя. С другого конца страны прислал телеграмму Алешкин, давно
ставший командиром большого корабля. "Поздравляю. Береги Далю, старый
бродяга. Сегодня мне очень грустно и радостно за тебя, командир".
Далю?.. Почему Далю?..
Пришло ощущение холода, когда человек понимает, что ошибся непоправимо,
на всю жизнь. Он заставил себя в подробностях вспомнить все, что случилось
пять лет назад в маленьком приморском городке... Никогда они с Алешкиным не
говорили о Дале. Но эти слова телеграммы - они ведь не галлюцинация. Может
быть, у Алешкина было какое-то объяснение с нею в тот вечер? Что же она
сказала ему, если он сразу оставил ее в покое, а теперь вот решил, будто
именно Даля стала женой Соколова?.. Обо всем можно догадаться, если
задуматься. Для тебя-то была игра, старый бродяга, а для нее?.. Ты же обещал
непременно вернуться!
И все же имел ли ты право тогда принять за серьезное чувство увлечение
девочки, очарованной чьими-то рассказами о твоих подвигах, которые кажутся
подвигами лишь издалека, а в сущности - обычная работа, тяжелая и
неспокойная?..
Жена взяла из рук его телеграмму, разорвала на клочки, прибавив:
"Отныне все твои дали кончаются дома, если ты хочешь, чтобы у нас было
хорошо. Договорились, Соколов?" Он послушно кивнул: "Договорились", - и
отстраненно прислушивался к прерывистому звону турбин, стонущих в круговерти
океанского циклона, ввинтившего гигантскую воронку в самую стратосферу...
Огромная машина вздрагивала и тряслась, словно не в воздухе скользила, а
катилась по серому полю, усеянному скальными обломками, и больно было рукам
на штурвале принимать ее металлическую дрожь...
Он всерьез надеялся спокойно прожить ту часть своей жизни, которую
принято называть личной. И ошибался, как ошибаются в этом многие люди
странствующих профессий, если они слишком преданы своему делу.
Та девушка с прохладными глазами, что когда-то оставила его сама,
наверное, не могла совершить поступка более честного перед ним и собой. Она
знала, что ждать часто и долго не сумеет. И жене его ноша эта оказалась не
но силам. Его приходилось ждать неделями и месяцами, потому что Соколову
выпадали самые сложные задания, и он не всегда мог сказать, когда вернется
из очередного полета. На земле не было спокойно, а крылатые военные
транспортники всегда оставались самыми большими тружениками в той
богатырской работе страны, которая сохраняла мир... Он возвращался из своих
дальних полетов в пустую квартиру, потому что жена однажды сказала: "Прости,
но больше я так не могу. Ты совершенно стал чужим, ты нисколько не думаешь
обо мне. А мне кажется, у тебя был или есть кто-то, с кем ты не можешь
расстаться, оттого и рвешься в свои полеты. Я устала..." Разве мог он
объяснить ей, какая сила тянет его в небо, заставляет напрашиваться на