"Владимир Возовиков. Море вернет янтарь" - читать интересную книгу автора

недели, а то и месяцы разлук и неизвестности. Это уже не игра в ожидание,
это такое ожидание, к которому надо привыкать постепенно, долгие годы. Ей же
пришлось бы привыкать сразу. Но двадцатилетние девочки злятся и плачут,
когда парень опаздывает даже на десять минут...
Однако и в сказочники мне тоже рано, поэтому ее надо оставить в покое.
Ей, конечно, немного времени потребуется, чтобы все позабыть".
Он говорил себе это не слишком уверенно, он лишь уговаривал себя не
придавать большого значения маленькой истории, которую потом при случае
можно и продолжить. Потом... Ведь так легко на время забыть то, что можно
еще продолжить.
Наверное, он просто дорожил своей свободой, опасаясь всего, что может
укоротить его крылья, отнять у его души хотя бы частицу неба, в котором она
жила, - так владелец большого дома боится порой поселить в нем еще
кого-нибудь, хотя ему и бывает одиноко. Есть люди, созданные для чего-то
одного. Может быть, Соколов оказался из их числа?..
Прошел месяц после второй их посадки в приморском городке, и старый
штурман списался с летной работы, ушел на другую машину и Алешкин экипаж,
как это обычно случается, распался разом, на его месте родился другой. Лишь
через два года Соколова вновь занесло на полузабытый приморский аэродром.
Посадка была короткой, работа горячей, и вспомнил он случившееся здесь уже
после вылета. В душе ворохнулась грусть, но тут же и затихла. "Я буду ждать
вас... долго-долго..." Он улыбнулся воспоминанию. Славная была девочка.
Теперь она, конечно, дождалась того, кто ей нужен. Дай бог им обоим всякого
добра. Под настроение минуты из первого попутного аэропорта написал
штурману, как бы между прочим велел кланяться при случае однажды так радушно
принявшей их хозяйке дома и ее дочери. Петр Семенович не заставил долго
ждать ответа. Хвалился сыновьями, звал в гости, в конце приписал, что в
приморском городке помнят Соколова, рады будут встретить. Ничего особенного
ни в словах письма, ни за словами. А чего он мог ждать? Написал, что
непременно заглянет, и, может быть, скоро. Но скоро оказии не случилось, и
лишь в большие праздники старые друзья напоминали друг другу о себе
короткими телеграммами.
То было время больших забот и волнений. Приходили машины нового
поколения, и для летчиков, которые их осваивали, недели пролетали, как дни,
месяцы - как недели. По эти машины стоили самоотвержения. Под их упругими
стальными крыльями земные материки стали казаться большими островами,
великие моря - озерами, гигантские горы - детскими пирамидами. Соколов одним
из первых поднял в небо многотонный корабль, и громадная скорость его словно
убыстрила саму жизнь Соколова. Наверное, в один год он налетал больше и
перевез людей и грузов больше, чем за всю прежнюю службу пилотом... Совсем
забылось синеглазое лицо, а имя словно растворили в себе стратосферные дали.
В их сквозящем ледяном гуле, иглистых туманах над северными аэродромами, в
грозной тьме слепых полетов и в рассыпчато веселых приводных огнях, в
ласкающих мелодиях радиомаяков возникало порой, подобно зову, подобно
надежде на тихую радость впереди: "Я буду ждать вас... долго-долго", - но
голос все больше терял живую окраску. Случалось, громадная тяжесть машины
повисала на плечах, и глаза напрягались до боли, впиваясь в электронные
бортовые часы - надо секунда в секунду открыть десантный люк, чтобы
бронированные глыбы машин, а за ними люди вывалились точно над маленьким
полем среди болот, лесов или гор, - и он вызывал в себе позабытый голос,