"Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. На перекрестках времени (Авт.сб. "Очень далекий Тартесс")" - читать интересную книгу автора

издевался над нами. Потом я все-таки вытащил их погулять - не хотелось
сидеть в комнате в такой чудесный тихий вечер, пахнущий близкой осенью.
Мне приходилось сдерживать Виктора, но все равно мы летели с изрядной
скоростью, к великой радости Джимки, полагавшего но собачьей наивности,
что мы это делаем для его развлечения.
Возле коттеджа Жан-Жака мы остановились перевести дух и пропустить
машину, которая выезжала из гаража. За рулем сидел сам Жан-Жак в
элегантном сером костюме. Он благожелательно кивнул нам, проезжая мимо, и
на повороте подмигнул красным глазком стоп-сигнала. Впрочем, мое внимание
привлек не Жан-Жак (он часто ездил по вечерам в город), а дядя Степа.
Я знал, что он присматривает за машиной Жан-Жака. Вот и сейчас дядя
Степа запер гараж, степенно вытер руки платочком и, покосившись на нас,
пошел своей дорогой.
Не хотелось упускать удобного случая. История с недожатой кремальерой и
следами возле ангара никак не шла у меня из головы. Я пошептался с
ребятами, и мы в один миг догнали дядю Степу. Он не очень-то дружелюбно
ответил на наши преувеличенно-радостные приветствия, но когда понял суть
дела, сразу смягчился. А суть заключалась в том, что у Лени Шадрича
сегодня день рождения (о чем сам Леня минуту назад не имел ни малейшего
представления), и Леня решил отметить это дело, и приглашает всех, кто
пожелает, выпить за его здоровье. Тут я толкнул Шадрича локтем в бок, и
он, смущенно заулыбавшись, подтвердил свое приглашение.
Дядя Степа для порядка слегка поотнекивался, ссылаясь на неотложные
дела, а потом сказал:
- Ну что ж, надо уважить человека.
Мы прямиком направились в то самое кафе у пруда и принялись "уваживать"
человека. Леня захмелел после первого глотка и ужасно развеселился. Он
читал вслух листок с "замеченными опечатками", вклеенный в книгу, громко
хихикал и придерживал прыгающие очки. Виктор был настроен, скорее, мрачно.
Молчал, брезгливо пил коньяк. Зато мы с дядей Степой разглагольствовали в
свое удовольствие. Он был отличным собутыльником, дядя Степа. Очень
убедительно он объяснил мне, что нигде ему не было так интересно работать,
как в нашем институте, потому что он, дядя Степа, ничто так сильно не
уважает, как науку. Это была чистая правда.
- Раз так любишь науку, старина, - сказал я, - ты должен нам помочь.
Наука в опасности.
- Ну? - изумился он. - Кто же ей угрожает?
- Я уже говорил тебе. Кто-то по ночам крутится возле ангара. - Я подлил
ему коньяку.
- Хватит. - Дядя Степа отодвинул рюмку. - Спасибо за угощение, хлопцы.
Пора мне.
- Почему ты не хочешь сказать? Знаешь ведь.
- Не знаю я ничего. - Он встал". - Отвяжись, Калач.
- Нет, знаешь. Машина с двойными скатами ночью подъезжала. Все равно
ведь мы узнаем кто, анализы проделаем.
Дядя Степа разозлился, спросил вызывающе:
- И тогда что?
Тут Виктор вдруг подал голос:
- Голову оторвем, руки пообломаем и скажем, что так и было.
Эти слова произвели поразительный эффект. Дядя Степа прямо-таки рухнул