"Валерий Вотрин. Фактория" - читать интересную книгу автора

краски, чтоб записать слова, - а поздно, сейчас они уже там, куда нам не
добраться. Вот и выйдет так, что придется этому балбесу заполнять пробелы
самому, а здешняя история почти наверняка состоит из сплошных пробелов, вот и
получится чистая выдумка. Никто ведь не замечает набранных мелким шрифтом
сносочек: "За неимением дошедших до нас источников...", "За недостоверностью
информации...", "За утратой всех письменных памятников..." Хорошо, если
таковые имелись. А если нет? Интересно, каково быть в истории. Живой, ты не
историчен, нет. Ты слишком живой. История требует застылости. Небось,
птеродактиль даже и не думал, что предстанет перед очами потомков в такой
дурацкой растопыренной позе. Знай он, что угольные пласты такая надежная
штука, и крылышки бы расправил, и клювик бы вытянул - глядь, и красуется на
всех обложках и разворотах новая археологическая суперзвезда. Нет, Христос,
когда вернется, будет первыми судить не народы и языки, а евангелистов. А
они-то как раз, как все историки: серенькая правденка им нож острый. Им
подавай яркие нелепицы. А потом возражай, не возражай - у меня-де сложная
натура, отношение к такому-то вопросу мое было весьма неоднозначным, в
цветовое деление мира я в скромной мудрости своей допускал также и серый цвет,
- э, ты нам уже понятен. Ты уже раскрыт и объяснен. Не возникай.

Следующие недели ничем особенным не выделялись. Два раза был сильный
буран, и оба раза факторию неизменно заносило по самую крышу. Работы
выдавалось тогда Форе на целый день: оказывается, раскидывать снег и очищать
дом от заносов дело весьма хлопотное. По вечерам он все силился написать
отчет, но ничего у него не выходило: он никак не мог связать все те скудные
факты, что имели место, в одно ровное связное повествование.

Так прошло два месяца. Он пристрастился к ужению и иногда налавливал рыбы
столько, что все съесть сам был не в состоянии. Зато кошка отъелась и стала
бокастой и лоснящейся.

Еще через некоторое время он понял, что, если неизвестность продлится и
дальше, он просто не выдержит. Тем более, что он чувствовал, - события не
стоят на месте. Они развиваются. Много раз он слыхал сильно приглушенную
расстоянием стрельбу, однажды видел столб дыма, который был так далеко, что
походил на дымок из трубы. Но это был дым, и дым от пожога. Фора злился.
Злость его имела четкий и определенный адресат: он злобился на туземцев. Они
втаскивали его в свою историю, и все было на их стороне: время, место,
события, вернее, их отсутствие. Его держали вдали от событий, в каком-то
загадочном резерве. И он не мог влиять на их историю, потому что уже был
внутри нее.

Тем временем в воздухе обнаружились первые признаки потепления. Однажды
перед домом разом выступили на поверхность черные ноздреватые валуны, -
протаяли. Зима чуть отпустила море, и удить рыбу можно было почти у берега, не
заходя далеко к большим полыньям. Кое-где, на свободных от снега участках,
выросли и распустились какие-то маленькие голубенькие цветочки. Эти
малоощутимые изменения, правда, касались исключительно ландшафта близ самой
фактории. Тундра, насколько можно было видеть, лежала еще в снегу. Однажды он
взобрался на крышу фактории. Ему пришла в голову мысль срисовать наскальные
рисунки в тетрадь, так, на память. Вчера вдали он опять слышал стрельбу. К ней