"Арсений Васильевич Ворожейкин. Солдаты неба " - читать интересную книгу автора

Две тысячи метров. Нигде ни огонька, словно подо мной и впереди все
вымерло. Глаза жадно ищут хотя бы какой-нибудь маячок света - тщетно. Не за
что даже зацепиться. Горизонт пропал, и определить свое положение в
пространстве не по чему. Управлять самолетом в темноте стало трудно. От
саднящего чувства одиночества, полной оторванности от мира нервно дрожат
руки. Лететь по прямой мучительно. В стороне, мне кажется, непрерывно
мерцают спасительные огоньки. Но это - самообман, какие-то вспышки
галлюцинации. И все же то и дело ловлю себя на желании свернуть влево или
вправо.
Во тьме все делается подозрительным, незнакомым. Даже и самолет вроде
бы стал другим. В нем появилось какое-то странное своенравие: он будто стал
непослушно-враждебным и упрямо несет к врагу.
Сомнение душит. Неуверенность и мнительность порождают безотчетный
страх и суету, слепят глаза и сковывают ум. Хватаешься за первую
подвернувшуюся догадку. Все что угодно - только бы не оказаться на вражеской
территории. А самолет мчится. Я жду. Жду исхода. Сколько же можно ожидать?
Надо куда-то отвернуться. А сознание, хотя и неуверенно, подсказывает: не
надо. Не зря говорят, что и разуму иногда нужен усилитель. И я креплюсь.
Спасение - в спокойствии и выдержке. Но разве в такие минуты можно быть
спокойным? И все же креплюсь и жду. Стараюсь зря не дергаться.
Часы показали, что обратный полет продолжается пятнадцать минут. Всего
пятнадцать. В этот момент мне стало ясно, каким будет финал: горючее
кончится, мотор остановится, и я провалюсь во тьму.
Продолжать полет с курсом, взятым мною, можно не более пяти минут. В
противном случае я перемахну восточный выступ Монголии и окажусь в
Маньчжурии. Надо садиться. Но как? Ночью я никогда этого не делал. Вместо
посадки - удар о землю, и всему конец. И никто ничего не узнает обо мне.
Комиссар пропал без вести. Пропал? Но меня ждут на аэродроме и наверняка
пускают ракеты, чтобы привлечь мое внимание.
Стоп! Хватит мчаться в неизвестность! Надо встать в вираж и наблюдать,
не появится ли спасительный маячок. Однако из опасения привлечь внимание
японцев ракеты могут и не давать. Тогда, как только остановится мотор,
прыгну с парашютом. Как сузился для меня мир!
О счастье! Красные, белые и зеленые шарики слева прорезают ночную мглу.
Наши! Радость захлестнула меня. Как быстро меняются чувства в полете: то
накал ненависти, доведенный до самозабвения, то страх, то беспредельная
радость. Равнодушию ни на секунду нет места.
Внезапно ударила тишина. Она оглушила и ослепила меня. Не пойму, что
случилось. Но это только на миг. Мотор остановился, но я дома. Радость снова
захлестнула меня. Слышно, как бьется сердце. В небе спокойно сияют звезды.
Почему я их раньше не видел? Бесшумно, точно в какой-то безжизненной яме,
теряю высоту. Сейчас должна быть земля. Гляжу вниз. Ничего не вижу. Может,
выпрыгнуть? Но как оставить самолет? Его легкое посвистывание - как стон
живого существа, как жалобный голос о помощи. Будь что будет, попробую
сесть, ведь подо мной степь, ровная, гладкая.
Сел...
Двадцать второго июня - самая короткая ночь, а нас подняли до зари. В
теле сонная вялость, глаза слипаются. Такое чувство, будто забылся
ненадолго, а вместо желанного сна - подъем. Пока ехали до самолетов, никто
не обронил ни слова. Дремали.